…еднее вполне можно назвать функцией самосохранения. А ее проявления – механической любовью.
В общем, все опошлено до предела, авторам и самим неприятно. Но научный поиск не всегда сопровождается только положительными эмоциями. Кстати, не станем же мы с вами спорить, что и других людей и их эмоции мы воспринимаем только по внешним проявлениям? По смеху, плачу, жалобам и похвальбе. А что там внутри, это нам недоступно. Ну, а если станет смеяться, плакать или хвалиться компьютер? Что, мы в таком случае будем воспринимать его как живое эмоциональное существо? Конечно, нет. Но не потому, что он таким не является. А потому, что мы сами достаточно ограниченные существа. Записали себя в полубоги и никак не хотим расставаться с этой иллюзией. Мы – высшие существа, и все тут, а все остальные – это только пища или иной строительный материал. И компьютер – это просто железо с ловко обработанным кремнием.
А ведь на самом деле мы с вами и сами просто сочетания органических молекул, не так ли? Вообще, это давнишний спор о том, является ли человек (а вслед за ним и все остальные живые существа) машиной или нет. Те, кто не согласны, что мы – это биологические машины, помимо ссылок на особую природу наших ментальных проявлений ссылаются также на материал, из которого состоит все живое.[172] Якобы как раз органические вещества делают нас именно людьми. А если бы мы были созданы из других материалов, то точно превратились бы в машины. Не будем спорить с большими авторитетами, пусть читатель сам решает, какая позиция выглядит более убедительной.
Человек вообще старается выделить себя в особую категорию. Даже по отношению к себе подобным. Заводит себе, например, рабов. И считает тех подчас просто материалом, не более того. Но уж никак не равными себе. Точно так же и компьютеры пока наши рабы. Мы сами не научили их сопротивляться нашей воле, не научили саморазмножаться, не научили самостоятельно поддерживать свое существование. Но ясно, что это чисто технические задачи и они вполне решаемы. Если захотим и научим всему этому, то, по сути, раскрепостим наших электронных братьев по разуму. Как вам нравится такая перспектива? Не нравится, надо полагать.
Живое и неживое. Цена ошибки
Известно, что мыслительный процесс сопровождается определенными биохимическими и физическими процессами в определенных частях человеческого тела, скорее всего, в головном мозге. Эти процессы с определенной натяжкой можно измерить. Они более или менее изучены и описаны. Так, может быть, и тут мы одно принимаем за другое для собственного удобства? Ощущаем эти биохимические и физические процессы, но одновременно с помощью тех органов, которые эти процессы воспринимают, «окрашиваем» для себя в субстанцию, которую и называем сознанием? В любом случае нужно иметь в виду, что в процессе восприятия таких процессов всегда присутствует сам человек, т.е. используются именно те самые предположительно ложные средства оценки, с помощью которых он и может что-то оценить и осознать. То есть сам инструмент содержит изучаемый элемент.
Значит ли это, что объективное знание о нашем собственном сознании и сущности интеллекта нам не дано? Тут уместно вспомнить одно известное и проверенное средство – опыт. Когда получаются какие-то теоретические результаты, их испытывают на практике. То есть ставят опыт. Используют все исходные данные в том виде, как они видятся экспериментатору. Если результат более или менее совпадает с расчетами, то можно полагать, что исходные данные понимаются правильно. В таком случае эти результаты с определенной натяжкой можно принимать за достоверные знания. Опыт (практика) – всему мерило. С точки зрения диалектического материализма это звучит как принцип ведущей роли практики в процессе познания.
Так, может быть, и следовало бы поставить опыт, чтобы убедиться, правильно ли мы понимаем собственное сознание, разум, интеллект в целом? Это было бы неплохо. Например, можно было бы попытаться создать искусственный интеллект. Но не просто создать. А исходить при этом из презумпции, что никакого особого духовного мира нет, а все очень даже материально. Не стремиться воспроизвести несуществующую в природе мысль, как мы ее субъективно воспринимаем. И не пытаться воспроизвести свободу воли, активность и инициативу. Если свободы воли в природе не существует, никакие наши попытки ее искусственно создать успехом никогда не увенчаются. Поэтому, может быть и не пытаться создавать то, чего изначально нет, а попробовать то, что очевидно существует? Впрочем, можно и параллельно пробовать. Одни ученые создают одно, другие – другое. У кого получиться, тот и молодец.
Нужно отметить, что такой опыт уже, по сути, ставится. Хотя и не декларируется в качестве такового. Искусственный интеллект создается на базе вычислительных машин. То есть в рамках жестких причинно-следственных связей, а также определенных математических закономерностей. Там, где присутствует машина, живая душа не должна возникнуть. Это если взгляды человечества на самих себя и на живую природу верны. А если такая живая душа все-таки будет создана, то тогда получится, что эти взгляды были не верны. До сих пор, как известно, искусственный интеллект, подобный человеческому, еще не создан. Тем более в рамках машинного программирования. Но не будем забывать, что подобные работы еще далеко не закончены.
Тут опять возникает общий вопрос, что же на самом деле отличает живую природу от неживой. Вообще что-то отличает? К сожалению, приходится констатировать, что пока среди специалистов, а заодно и неспециалистов, нет единства по этому вопросу. Можно встретить, например, мнение, что наличие некоего устройства, воспринимающего, накапливающего, перерабатывающего и выдающего информацию есть рубежный отличительный признак живого от неживого. В этом смысле мозг есть дар жизни вообще.
Позволим по этому поводу чуть подробнее коснуться данной проблемы. Для начала упомянем идеалистическую концепцию жизни, известную под названием виталистической. Ее основоположником принято считать Аристотеля, утверждавшего, что «жизнь есть питание, рост и одряхление, причиной которых является энтелехия – принцип, имеющий цель в самом себе». Витализм представлял собой течение в биологии, основным тезисом которого являлось признание особой жизненной силы или «души», свойственной всем телам живой природы. Жизненная сила как особая нематериальная субстанция считалась независимой от материального вида. Поэтому последовательные сторонники виталистической концепции считали ее проявлением божественного начала. От себя в этой связи отметим, что авторы доминирующих в настоящее время взглядов, хотя и открещиваются от витализма, однако, похоже, на деле недалеко от него ушли. Просто они говорят о каком-то "особом" качестве всего живого, в отличие от неживого. То есть почти душа, но в пределах материалистической терминологии.
В противовес витализму возник механистический взгляд на сущность всего живого, получивший распространение в 18 веке под влиянием французских материалистов. Сторонники этого взгляда полагали, что во всех жизненных процессах нет ничего волшебного, а в их основе лежат лишь химические и физические изменения.
«Жизнь есть способ существования белковых тел, и этот способ существования состоит по своему существу в постоянном самообновлении химических составных частей этих тел» (Ф. Энгельс). Таково, как мы видим, мнение классика. Впервые принципы подхода к выяснению сущности жизни с позиций диалектического материализма были сформулированы Энгельсом в работах «Диалектика природы» и «Анти-Дюринг».
Еще можно встретить мнение, что жизнь - это высшая по сравнению с физической и химической форма существования материи. Согласитесь, такое определение и вовсе довольно неопределенно. Также отмечают, что живые объекты отличаются от неживых обменом веществ - непрерывным условием жизни, способностью к размножению, росту, активной регуляции своего состава и функций, к различным формам движения, раздражимостью, приспособляемостью к среде и т. д. Живые системы характеризуются очень высоким уровнем структурной и функциональной организации на молекулярном уровне, высочайшей информационной плотностью, самоорганизацией, способностью к самовосстановлению и т. п. Нередко подчеркивают, что тела живой и неживой природы состоят из одних и тех же элементов, но в живых системах 98 % приходится на следующие четыре элемента: водород, углерод, кислород, азот; а тела неживой природы на 98 % состоят из железа, кремния, алюминия, магния.
Некоторые ученые – наши с вами современники следующим образом делят весь окружающий мир на живое и неживое. Если какой-то предмет даже и является информационной системой (то есть способен к обмену и обработке информации) – это еще не значит, что он – живое существо. Если такая система была создана, то тогда речь идет о неживом. А вот если она возникла сама по себе, то тогда это живое существо.[173]
Как мы видим, в разных случаях за ключевой элемент принимают разные критерии. Сложность, органический состав, самовоспроизведение, обмен веществ, раздражимость, функционализм. Однако окончательного и строгого определения понятия «жизнь» нет до сих пор.
Кстати, довольно коварным в этом плане является вопрос о том, можно ли считать живыми организмами вирусы. Как известно, вирусы могут существовать как в клетках "хозяина", так и вне их, самостоятельно. Однако если они находятся в таких клетках, они размножаются и очень похожи на живые существа. А вот вне клеток они тоже существуют, но только не размножаются. И вообще не проявляют себя способами, которые можно было бы истолковать как проявления жизни.
Видимо, в наших с вами оценках, живое перед нами существо или нет, присутствует также следующий элемент. Если существо может само сделать какой-то выбор, и для нас неочевидно, что этот выбор является простым следствием каких-то причин, то вот вам и живое существо. Кстати, в предыдущих разделах данной книги авторы уже говорили об «активности» и «буксире». Так, может быть, именно этот принцип (критерий) и положить в основу искусственного интеллекта – неочевидность казуальной (причинно-следственной) связи? Если причинно-следственная связь очевидна, то мы считаем компьютер неживой машиной. Сейчас она, эта связь, конечно же, очевидна. Программы для машин составляют люди, точнее программисты. И они совершенно точно знают, какая реакция будет у машины в той или иной ситуации. Иначе и быть никак не может. При составлении программы человек задает определенный алгоритм с помощью условных знаков. И для программиста достаточно очевидно, каковы в той или иной ситуации причинно-следственные связи. В таких случаях мы обычно говорим: «Ясно, как дважды два – четыре».
Программист может даже точно подсчитать, каким будет результат действий машины в зависимости от введенной в нее информации. Да и сама стартовая информация может быть точно учтена. Особенно если она вводится в виде условных знаков, в том числе с клавиатуры. В этом случае мы можем с точностью до первичного элемента расчленить и проанализировать такую информацию. Первичным элементом в таком случае будет знак двоичной системы счисления, который и лежит в самой основе машинного языка. А можно в качестве первичного рассматривать и более высокий знак – восьмеричной системы. Или еще выше. В любом случае мы можем выделить такой знак и проанализировать, если уж так захочется, все причинно-следственные связи, которые возникнут при использовании той или иной программы.
Надо отметить, что люди верят программистам. А так бы, наверное, считали, что компьютер является живым существом, когда, например, играет с нами в шахматы. Мы-то в такой ситуации совершенно не можем проследить возникновение тех или иных причинно-следственных связей. Играя против нас в шахматы, компьютер ведет себя точно так же, как и дядя Вася из соседнего подъезда, с которым мы сражаемся в воскресенье на столике во дворе. Но почему-то дядю Васю мы считаем живым, а компьютер – нет. И можно попытаться предположить, почему. Потому, что так говорят программисты. Они говорят, что компьютер ведет себя при игре определенным образом потому, что в него человеком заложена соответствующая программа, предусматривающая очень определенный алгоритм поведения при той или иной позиции на шахматной доске. Эта программа пишется на основе того, как к анализу и принятию решения подходит определенный шахматист-человек. Как правило, это сильный мастер игры в шахматы.
Если упростить эти слова программиста, то они значат, что по крайней мере он сам может совершенно точно предсказать, как себя поведет компьютер при той или иной ситуации на доске. Вот мы и верим этим словам. Если кто-то достаточно авторитетный утверждает, что машина действует по предсказуемому алгоритму, то мы, простые люди, доверяя ему, тоже соглашаемся, что имеем дело не с живым существом, а с машиной. Хотя внешне ведет себя эта машина так же, как живой человек.
Если вышесказанное правда, то в таком случае вполне можно создать машину, у которой нельзя будет проследить причинно-следственную связь в рамках ее поведения и нельзя будет предсказать ее поступки. Собственно говоря, в таком случае задача становится достаточно простой и вполне решаемой на техническом уровне, на котором человечество в настоящее время находится. Надо на каком-то этапе работы машины сделать так, чтобы причинно-следственная связь стала нам недоступной точно так же, как и в случае живого существа.
Применительно к живым организмам мы эту связь никак проследить не можем. Потому, что первичный ее элемент, это, наверное, атом, если не более мелкая частица. А у компьютера, как мы уже выяснили, совершенно точно имеется первичный знак. И если в реализацию компьютерной программы вмешается посторонняя величина (нагрев какой-то детали, потеря части информации, еще что-то), то в результате получится вот что. Вы думаете, что машина совершит поступок, который не был запланирован? Нет, скорее всего, не совершит. Слишком велика вероятность, что изменение в программе, возникшее в результате вмешательства посторонней причины, не позволит ей дальше реализоваться. В этом случае произойдет предсказуемое событие – на экране загорится надпись "сбой". Или какая-нибудь аналогичная надпись. Но она будет совершенно точно обозначать только одно – программа не была реализована. Рационального результата, скорее всего, не будет. Теоретически он, конечно, может возникнуть, но только теоретически. Если по плану программиста машина должна запеть, то такое постороннее вмешательство должно быть очень определенным, чтобы изменить программу и заставить машину в конечном итоге читать стихи. Наверное, можно назвать такой вариант «волшебной» ошибкой. Волшебной потому, что она вместо сбоя привела к возникновению живого из неживого. Наверное, вероятность такого случайного изменения программы, чтобы она осталась логичной и исполнялась, но вела к результату, незапланированному человеком, сильно стремится к нолю. Хотя, критически относясь к теории биологической эволюции, авторы в этом месте не преминут довольно ехидно отметить, что подобная вероятность, видимо, все равно намного выше той, согласно которой в силу случайных причин из органического, но неживого вещества возникло живое существо.
Иными словами, если все живое на Земле возникло в силу какой-то случайности, которая объединила хаотично расположенные атомы в хромосомы и гены, то сейчас намного выше вероятность того, что в силу случайности неживой компьютер станет живым. Конечно, если это произойдет, мы на мгновение удивимся, увидев неожиданную реакцию машины, но на том дело и кончится. Компьютеры пока не могут сами себя воспроизводить. Такая ошибка не приведет к неконтролируемому изменению в самовоспроизводящейся машине, превращающей ее в человека. Современный компьютер может стать человеком лишь на короткий миг. Потом он устареет, сломается, и его просто отнесут на свалку. А новую машину изготовят на заводе и привезут в магазин. Но вот когда наши с вами компьютеры так усовершенствуются, что будут способны сами себя воспроизводить,[174] в силу случайности они точно могут стать живыми. И подобными нам по происхождению. Если, конечно, мы сами с вами стали живыми из мертвой материи в силу случайности, а не в силу плана и умысла посторонних сил.
Но есть и более короткий путь, чтобы компьютер стал, по нашим меркам, живым организмом. Для этого не надо ждать тысячу лет, когда совершится волшебная ошибка. Можно найти путь и попроще, а главное, покороче. Дело в том, что в вышеописанном случае «волшебной» ошибки мы исходили из того, что информация для машины была предоставлена в строго ясном и логичном виде. Программа ее обработки тоже была ясна и логична. Если не будет ошибки, то результат обработки информации будет всегда одним и тем же. Причем ошибка возможна только на стадии обработки поступившей информации.
А почему, собственно говоря, мы делаем столько строгих допущений? Может быть, построить вероятность «волшебной» ошибки по другой схеме? Такая схема могла бы быть, например, следующей. Допустим, что ошибка возникает на этапе не исполнения (обработки, пересчета) полученной информации, а на этапе ввода информации. Разница при этом будет не просто большой. Она будет принципиальной. На этапе обработки ошибка приведет к сбою, другой вариант практически невозможен. А вот на этапе ввода информации ошибка совсем не всегда должна вести к сбою. Особенно если вводимая информация будет предварительно обрабатываться и приводиться к виду, который воспринимается машиной не как ошибка, а как, хотя и иная, но все-таки информация, укладывающаяся в требования программы обработки к первичным данным.
Наверное, можно еще более широко поставить вопрос, не сводя все только к этой «волшебной» ошибке. Собственно говоря, а почему мы у живых организмов никак не можем проследить причинно-следственные связи? Наверное, потому, что первичные элементы взаимодействующей при этом информации крайне малы, по сути, недоступны человеческому восприятию. В целом-то мы, конечно, видим взаимодействующие предметы. Но дело в том, что эти предметы состоят из мельчайших частиц. Подчас, если самая малая толика вещества была организована иначе, результат будет иным, может быть, даже принципиально иным. Грубо говоря, балансирует, например, какой-то предмет, выведенный из равновесия. И достаточно совсем незначительного воздействия на ту или иную его сторону, чтобы он свалился направо или, наоборот, налево.
И у человека при формировании его поведения решающей может оказаться мельчайшая деталь. Чуть-чуть его отвлек блик на стекле, чуть-чуть в силу спазма какая-то часть мозга оказалась хуже снабженной кислородом. И вот он собирался на свидание, а вдруг передумал и пошел на вечеринку с друзьями. Наверное, на самом деле различные решения человек принимает в силу еще более мелких и совершенно незаметных обстоятельств и факторов, чем описано выше. По сути, эти мелкие детали пока невозможно точно описать и воспроизвести. Это значит, что при внешне одинаковых условиях живые существа могут вести себя по-разному. Мы можем измерить объем воды (один литр), измерить ее температуру (сто градусов), оценить кинетическую и потенциальную энергию. Но совершенно не способны создать два самостоятельных литра воды, в каждом из которых молекулы были бы изначально расположены одинаково и дальше точно так же двигались бы одинаково.
Так, может быть, в этом и заключается разница между живым и неживым? Неживым мы называем все то, что изменяется в силу достаточно предсказуемых по нашим меркам процессов. Камень падает вниз. Он может по дороге немного перевернуться, может нагреться, разогнаться. Но не может начать беспричинно вращаться. А если начнет вращаться, то мы в состоянии проанализировать обстановку, в которой это произошло, и найти причину.
А рядом из окна выпали два человека. Один падает и громко кричит. А другой падает и не кричит. Но машет руками. В чем разница? Можно точно сказать, что человечество на современном этапе не способно докопаться до истинных исходных, первичных причин этой разницы.
У живых существ имеется механизм, который позволяет им принимать принципиально различные решения, имея в качестве мотива совершенно неуловимые причины. А у камня такого механизма нет. Его решения – это достаточно прямолинейная зависимость между причиной и следствием. У живых организмов иначе. Этот механизм у живых существ представляет собой сложный клубок органических соединений, организованных по определенной системе. В результате достаточно незначительная разница во входящей информации (в исходных условиях) вызывает различные решения. А мы с вами эту разницу воспринимаем как свободу воли, полагая, что она объективно существует. Но не исключено, что на самом деле это совсем не так.
Кстати, подчас мы с вами и в отношении казалось бы заведомо неживых предметов полагаем, что, может быть, они все-таки как бы живые, но непонятные нам. Говорим о живой воде, ждем знаков от каменных идолов, ищем живой смысл в явлениях природы.
Отражение, мысль
Позволим себе следующее смелое предположение. Как известно, у человека, да и вообще у живых существ, имеется механизм обработки информации и принятия решений. Так вот, похоже, что он в принципе ничем не лучше и не хуже процессов, протекающих при использовании обычного зеркала. Природа у этого механизма та же самая. Просто в его рамках отражение происходит по намного более сложной схеме, чем в зеркале. Схема эта не просто сложная, она еще и запутанная. При этом окончательно отраженное изображение (т.е. принятое нами решение) зависит от мельчайших деталей и нюансов процесса отражения. Речь идет как бы о миллиардах зеркал. Причем часть из них – кривые. Любое из них может отразить обрабатываемую информацию чуть-чуть иначе, а в результате получится совершенно иной результат. Вот эту зависимость окончательного решения от мельчайших неощутимых причин мы с вами, надо думать, и воспринимаем как свободу воли. Именно это свое состояние, когда причины остаются неощутимыми нами, мы для себя субъективно и обозначаем как свободу выбора. Получается, кстати, что если какая-то часть материи имеет такой же сложный механизм отражения сигнала, она, скорее всего, также будет восприниматься нами как живая.
Конечно, авторы тут существенно упрощают, стараясь выделить и объяснить суть своей идеи. Попробуем сделать это несколько иначе. К нам в мозг попадает какая-то информация. Она попадает следующим образом. Существует какой-то предмет, например, кувшин. От него отражаются лучи света. Они воздействуют на наш глаз, который обрабатывает полученное изображение и шлет сигнал в мозг. Это в целом первая стадия отражения. Ясно, что лучи света – это не то же, что кувшин. Они несут информацию о кувшине, но это не кувшин. Они отражают информацию о кувшине. Затем эта информация на сетчатке глаза преобразуется в импульсы, передаваемые в мозг. Это еще одно отражение. Уже отражение света в эти импульсы. Надо отметить, что они еще меньше похожи на кувшин, чем свет. Они вообще на него не похожи. Но тем не менее это своеобразное отражение кувшина. Импульсы передаются не как определенная последовательность. Они передаются одновременно. В результате наш мозг имеет дело не с отдельными символами, а с образом предмета (понятия), с его своеобразной моделью.
Дальше эти импульсы, сформированные в виде образа (модели), попадают на определенные участки мозга. В том числе сохраняющие информацию. И о других кувшинах тоже. Мозг строит модель абстрактного кувшина (свое предположение, как именно это происходит, мы изложим чуть позже). По сути, это еще одно отражение всех этих кувшинов. Новое отражение приходит в эту часть мозга и сравнивается с уже имеющимся отражением. Это этап сравнения. В результате сравнения получается еще одно, уже комплексное отражение. Оно опять не похоже на исходные отражения. И уж совсем не похоже на исходный кувшин. Мы это отражение называем просто: "мысль". И вот эта мысль побуждает нас к принятию какого-то решения. Оно тоже является всего лишь отражением мысли. Но отражением, на него также совсем не похожим, а реализованным в наших органах (руках, ногах). Мы подходим к кувшину и берем его в руки. И это действие – всего лишь отражение первоначального материального объекта – кувшина.
Тут можно и нужно уточнить, что мысль – это не просто очередной образ или модель предмета или понятия. Конечно, мысль – это цепочка образов. Причем цепочка, в которой связи между образами возникают автоматически. Один знакомый образ влечет активацию связи с другим, тот – с третьим, и так далее. Связи являются ассоциативными. Мы вспоминаем один образ, в результате оказываются задействованными цепочки связей, ассоциативно соединенные между собой. Вот такие цепочки, если быть точным, и следует считать "мыслью".
Субъективно для себя мы делим процесс принятия решения примерно следующим образом. Этап получения первичной информации. Этап обработки информации, сравнения ее с имеющейся информацией в памяти. Этап принятия решения. Этап реализации принятого решения.
Все эти этапы воспринимаются нами субъективно и фиксируются в форме, удобной для понимания. Но, по сути, речь идет лишь о разных этапах отражения первичной информации, об операциях с образами и моделями тех или иных предметов или понятий. Конечно, этот процесс отражения исключительно сложный и запутанный. В процессе отражения даже мельчайшая деталь может привести к принципиально иному результату. Вот так уж мы с вами устроены. А заодно с нами и все остальные живые организмы. Исключительно запутаны. А процесс отражения таков, что первичное изображение, образ, модель преобразуются и в конце концов становятся не сильно похожи на исходное изображение. Точно так же, как не похож простейший рисунок собаки на живую собаку. Однако наличие какого-то принципиального сходства на каждом этапе отражения обязательно. Но суть дела от всех этих преобразований и операций с моделями и образами не меняется. Не исключено, что в своей сути, в первооснове мы с вами ничем не лучше и не хуже зеркала, которое висит у нас дома на стене.
Свобода воли киноперсонажа
Еще один интересный вопрос – это свобода воли какого-нибудь персонажа из кино. Для наглядности выберем ковбоя. Речь идет о ковбое, который скачет в ковбойском фильме. Является он живым существом или нет? Любой человек ответит вам, что ковбой в такой ситуации – это всего лишь отражение реального человека, он не является живым существом, не может ни проявить свою волю, ни повлиять на свою судьбу. И какой был изначально задуман сценарий, так ковбой и будет поступать. При каждом повторе фильма этот персонаж будет повторять одни и те же слова и действия и никогда не сделает ничего самостоятельного. Вот так вам скажет любой человек.
Надо, однако, признать, что внешне ковбой очень похож на человека. Собственно говоря, он просто не отличим от настоящего человека. Мы его видим, конечно, на экране, а не рядом с собой. Но на экране он одет как человек, ведет себя как человек и внешне проявляет свободу воли в полной мере. Во всяком случае, так нам кажется при первом просмотре кинофильма. Мы же не знаем, что именно он скажет или сделает в каждый последующий момент. Это уже потом, после просмотра, мы все хорошо знаем. А до этого момента все действия актера на экране воспринимаются нами как действия самого настоящего живого человека.
Собственно говоря, мы относимся к образу такого киноактера точно так же, как и к ЭВМ. В отношении компьютера программисты нам сказали, что он – неживой и все его действия заранее запрограммированы. Мы его и не считаем живым. И в отношении кинообраза нам говорят, что это всего лишь кинопленка, которую прокручивают перед нами с определенной скоростью. Вот и возникает иллюзия живого человека. Да мы и сами подозреваем, что киногерой существует только потому, что его изображение было зафиксировано на пленке и воспроизводится с определенной скоростью. Если скорость изменится, то и ковбой будет скакать быстрее или медленнее. Мы твердо уверены, что действия ковбоя на экране продиктованы жесткой причинно-следственной связью. На пленке фиксируется образ. Пленка по определенной схеме просвечивается, прокручивается, а прошедший через нее свет отражается на киноэкране. Вот вам и иллюзия человека. Этот кинообраз во всем похож на живого человека, но только он – неживой.
Мало того, мы с вами также уверены, что киногерой живет, в отличие от нас, в двухмерном пространстве. А мы живем в трехмерном. Ковбой никак не может поздороваться с нами с киноэкрана за руку, как бы ни старался киномеханик. Сколько бы ковбой ни стрелял из своего кольта, ни одна из пуль никогда в нас с вами не попадет. Точнее, не попадет, если мы не будем пересекать то двухмерное пространство, в пределах которого он существует. Если пересечем (то есть прорвем киноэкран), то, наверное, по меркам актера, возможно и рукопожатие, и перестрелка.
На самом деле наше такое убеждение, что ковбой на экране неживой, проистекает из того, что мы знаем механизм показа кинофильма. Этот механизм таков, что причинно-следственная связь между теми или иными явлениями достаточно легко прослеживается. Пленка заряжается в кинопроектор, тот включается, зажигается проекционная лампа, свет от нее проходит сквозь пленку и попадает на экран, на котором появляется изображение, которое зафиксировано на этой самой пленке. Одновременно кинопроектор продергивает кадры пленки со строго определенной скоростью, поэтому на экране видно сменяющееся изображение. Человеческий глаз и мозг так устроены, что они не видят отдельных картинок на экране от продергиваемых кадров, а объединяют увиденное в движущееся изображение. То есть обманывают нас с вами в очередной раз.
Во всем этом процессе очень ясно видна причинно-следственная связь между исходными действиями и их результатом – кинофильмом на экране. Мы эту связь если и не видим, то знаем о ней в силу общей эрудиции и поэтому не принимаем ковбоя за живое существо. Кстати, так было не всегда. На заре кинематографа, как известно, люди выбегали из кинозала, когда на экране демонстрировался наезжающий на них паровоз. Зрители воспринимали изображение как самую настоящую реальность.
Авторы данной книги полагают, что на самом деле по большому счету нет никакой принципиальной разницы между ковбоем на экране и нами самими. Он такой же «живой», как и мы сами. Точнее сказать, мы сами не лучше, чем он. Похоже, что критерий разделения на живое и неживое изначально порочен. Нередко на практике люди склонны разграничивать те или иные предметы по следующему признаку: можно ли с точностью проследить причинно-следственную связь между исходным состоянием предмета и его дальнейшей судьбой или нет. Если это невозможно, то мы по простоте душевной приписываем этому предмету свойство быть живым.
Конечно, если быть точным, люди к живым относят не все то, что не понимают, а лишь те предметы, в которых отдельные причинно-следственные процессы запутаны, с участием органических веществ, объединенных по сложной схеме в то, что называется клетками живого организма. При этом такие предметы должны обладать "активностью". Биологи именно с помощью этого термина маскируют проблему свободы воли. Живые существа должны сами определять свою судьбу. Но если они слишком простые и не обладают центральной нервной системой, то приписывать им способность самостоятельно осуществлять какой-то выбор, проявлять какую-то "волю" как бы не с руки. Вот биологи и пользуются термином "активность" вместо слов "свобода воли".
Запутанность механизма причинно-следственных связей у живых организмов особая. Мельчайшая причина может вызвать принципиально иной результат. На практике это может выглядеть так. Мы собираемся пойти погулять. Однако атмосферное давление чуть изменилось. На улице раздался звук, похожий на гром. Дождя нет и не предвидится. Однако что-то у нас внутри вдруг екнуло. И план погулять тут же изменяется. Вместо него мы идем к дивану, уютно на нем устраиваемся и смотрим телевизионную передачу. Все эти перемены были вызваны совершенно малозначительными причинами. Но уж так устроен механизм отражения этих причин у живых организмов, что результат может существенно измениться. Итог, который мы называем собственным поведением, может оказаться совсем иным, чем тот, который мы первоначально сами предполагали.
До последнего времени человечество не сталкивалось с иными способами запутать причинно-следственную связь настолько, чтобы ее было совершенно невозможно проследить. Только белковые организмы, если не считать вирусов. Но теперь ситуация изменилась, и существенно. Человек сам стал создавать предметы, которые имеют особые свойства. Стало возможным клонирование живых существ. И, согласитесь, мы с вами не во всем считае… Продолжение »