Вообще-то я был на грани того, чтобы вызваться в палачи. Однако при этом тоже испытывал какой-то душевный трепет, не позволявший мне это сделать. Все-таки я был младшим в этой компании и в подавляющем числе случаев предпочитал отмалчиваться и не вылезать на первый план. Тут вдруг вызвался мой отец. Сказалась деревенская натура? Там гусей и уток в первую очередь считают едой, а не животным. Он попросил меня помочь, а сам взял в руки топор. Я схватил гуся за бока и повернул его так, чтобы шея оказалась над колодой. Наверное, отец тоже испытывал какое-то волнение, но не слишком сильное, это уж точно. Просто он проделал всю процедуру немного напряженно, что не ускользнуло от моего внимания. А может быть, и не сильно он напрягался. Может быть, я подсознательно приписывал ему что-то сходное со своим состоянием. Мне просто казалось, что действует он слишком сосредоточенно. В общем, он махнул топориком и у меня в руках затрепетало умирающее тело гуся. Я прямо пальцами ощутил, как из этого тельца вылетела вон жизнь. Чувство возникло очень яркое и запоминающееся. Даже чересчур. Сказать по-честности, мне в этот момент даже пришлось сделать над собой какое-то усилие, чтобы согласиться дальше участвовать в экзекуции.

   Наконец казнь окончилась, гуси расстались со своими головами и успешно перекочевали в охотничьи рюкзаки. Теперь с пустыми руками уже никто не вернется! Однако целью поездки была все-таки не столько добыча, сколько охота. Домашние гуси – это хорошо. Но неплохо было бы еще и уток пострелять.

   Решили, что никуда больше заходить и заезжать мы не будем, обойдемся без застолий, а прямо отправимся на место охоты. И вправду, солнце уже давно клонилось к горизонту. Так можно было и упустить вечернюю зорьку. Мы тут же, у машин, переоделись в охотничье обмундирование и забрались в лодки, стоявшие неподалеку. Нам предстояло встать на «номера» где-то в середине огромного пруда, покрытого бесчисленными островами высокого камыша.

   Этот пруд был намного больше того, у которого мы беседовали с местным солдатом. И внешне это место намного больше подходило для утиной охоты. Меня, как выяснилось, решили поставить на одно из самых привилегированных мест, в один из таких островов, в центре пруда. А отец предпочел остаться на берегу.

   Я забрался в лодку и мы легко и быстро заскользили по водной глади. Лодкой управлял местный житель, который довольно ловко действовал шестом. Похоже, что пруд был довольно мелким, хотя и широким. В лодке было еще несколько наших охотников. Меня наконец высадили на одном из таких камышовых островов. Место было действительно очень удобное. Высокий камыш, почти мне в рост, и в середине острова – дощатый щит два на два. Я перескочил на него и стал готовиться к охоте. Уток пока не было, я зарядил ружье и присел, чтобы налетающая дичь меня раньше времени не заметила. Охотников вокруг было много, и я решил действовать так: наверняка при таком изобилии стволов ни одна птица не сможет подобраться ко мне без выстрелов. Значит, надо ждать, когда пальба приблизится, и только тут вскакивать и стрелять. Если еще будет, что стрелять!

   Сказано – сделано. Сижу, жду. Вдруг вдали действительно послышалась пальба. Она явно перемещалась в мою сторону. Все, сейчас подстрелю, если до меня не собьют! Когда выстрелы раздались совсем рядом, я вскочил как подброшенный пружиной и приложил ружье к плечу… Стрелять было не во что. Уток никаких поблизости не было. Я покрутил головой и только через секунду понял, что именно произошло. Утки на самом деле были. Только летели они на высоте метров двухсот. Поэтому я их сразу и не заметил, просто в голову не пришло смотреть так высоко, под облака.

   Охотники яростно палили по этой дичи, а она, естественно, невредимая, летела себе дальше. Вот так охота, давно такой не видел! Я поставил ружье на предохранитель и повесил его на плечо. Был бы курильщиком, закурил бы. Стало понятно, зачем перед охотой нам давали домашних гусей.

   Пальба по высотным уткам тем временем продолжалась. Вдруг одна из них, кувыркаясь, полетела вниз. Похоже, кто-то из охотников (а может, все?) лупил по ним картечью. Иначе никак нельзя было объяснить столь дальнее попадание. Утка падала, а по ней все стреляли. Полагаю, что она точно приземлилась на воду дырявая, как решето.

   Забавы в том же духе продолжались и дальше, а я довольно лениво поглядывал на все эти приключения. Мыслями же я уже был за вечерним охотничьим столом. Там-то дичь от меня не убежит! В это время надо мной пролетала очередная стая уток. Вдруг одна из них закружилась штопором и стала падать. Значит, задели крыло. Если попадание в шею или в голову, то утка летит вниз почти колом и не вращается. А вот перебитое крыло вызывает подобное характерное вращение.

   По несчастной подбитой утке стреляли из чего-то, похожего на мой автомат. Но стрельба эта была особая. Такого я раньше никогда не выдел и не слышал. Все пять выстрелов следовали один за другим без малейшей задержки, одной короткой очередью. Пальцем невозможно так подряд нажать на спусковой крючок. Это была самая настоящая очередь из автоматического оружия, только охотничьими патронами.

   Потом уже охотники мне объяснили, что если в ружье немного подпилить такую деталь, как шептало, то тогда и получится стрельба очередями, как из автомата Калашникова. Шептало не будет задерживать стрельбу. Никогда, ни до того, ни после, я еще не встречал подобной стрельбы по уткам очередями из дробовика.

   Подбитая утка снижалась, а в нее все стреляли и стреляли, причем со всех сторон. Однако явно мазали. Я даже смог разглядеть, как утка крутила головой, разглядывая место для приземления. Вдруг я сообразил, что человек, который стреляет в утку точно с противоположной от меня стороны, скоро выпалит на уровне человеческого роста. И весь заряд будет точно мой! А вдруг картечь? Я тут же мгновенно присел на корточки и загородил лицо прикладом. Было понятно, что на этом щите мне негде спрятаться от чужих пуль. Разве что только залечь в полный рост на щит. Да и то не гарантия. Но самое главное, как я полагал, это как-нибудь защитить лицо и голову в целом. Как? Дробь или картечь могут прилететь ко мне только после выстрела по утке. Значит, если загораживаться от утки, то тем самым в какой-то мере загородишься и от чужого заряда. В целом же ситуация эта меня довольно позабавила. Мало того, что палят по уткам картечью автоматными очередями. Так мне еще в довершение всего на этой охоте вместо стрельбы по уткам приходится прятаться от них, загораживаясь прикладом!

   Как я и предполагал, в конце концов по утке выстрелили и тогда, когда она была уже на уровне человеческого роста. Понятно, что в таком случае какую-либо стрельбу по любым правилам вести было совершенно нельзя. Дробь хлестанула по кусту прямо вокруг меня. В приклад дробины не попали, но удар по воротнику я почувствовал. Тут же вскочил и заорал во все горло, используя в основном непарламентские выражения. Я спасал свою шкуру и подобное было, наверное, в такой ситуации простительно. В ответ на мои вопли я услышал, как кто-то довольно спокойно, но громко произнес своему товарищу: «Опять в кого-то попали…» Ничего себе реакция! Но больше я орать не стал. Просто пару раз, когда вдалеке сбивали еще таких уток, я опять загораживался прикладом. Чем черт не шутит, картечь могла достать меня и на большом расстоянии.

   Охота кончилась, меня сняли с острова и отвезли в домик, где уже был накрыт стол. Там закусили, начались охотничьи рассказы. Сказать честно, я не удивился, что никто из наших охотников ничего не подстрелил. Через какое-то время я улучил момент и тоже попытался похвалиться своей байкой – о том, как от уток пришлось прятаться за приклад собственного ружья. В доказательство я продемонстрировал свою стройотрядовскую куртку. Именно она и была надета на мне на этой охоте. Ткань у куртки была довольно плотная. А на воротнике она и вовсе была многослойной. В результате дробь его не смогла пробить. Но все-таки оставила глубокую четкую вмятину. Это была не картечь, но не меньше единицы, а то и нулевки, это уж точно. То есть очень крупная дробь, на грани картечи. Незащищенное горло было всего в нескольких сантиметрах от места попадания, и судя по энергии удара, дробь наверняка пробила бы кожу. Конечно, только в крайне неблагоприятном случае это могло быть тяжелое ранение. Хотя чем черт не шутит, дробина могла перебить и крупный сосуд. В любом случае ранение в горло было бы неприятным инцидентом.

   Мой рассказ вопреки моим ожиданиям вызвал молчание за столом. Я решил, что оказался плохим рассказчиком и неумело изложил столь забавную историю. Реакция была явно не такой, на которую я рассчитывал, и которая бывает после обычной охотничьей сказки. Меня ни о чем никто не спросил, а тема вообще не получила продолжения. Хотя, как правило, охотничьи истории, точно так же, как анекдоты, цепляются одна за другую. Просто после паузы охотники за столом заговорили о чем-то другом. Как будто вообще не услышали мое повествование. И я для себя решил, что они просто не оценили моего рассказа. Сами такие важные, свои генеральские рассказы излагают с пафосом! А поскольку я был никакой не генерал, а просто малолетка до тридцати лет, то мой рассказ сочли малоинтересным. А может быть, я просто не умею рассказывать? Я сидел совсем огорченный и больше выступать даже и не пытался.

   Однако, как потом выяснилось, я был вполне умелым рассказчиком. Просто моя история вызвала эффект несколько иного свойства. Когда я вскочил с утра, готовый вновь отправиться на охоту, все охотники почему-то продолжали сладко спать. В ответ на мои расспросы кто-то сквозь сон пробормотал, что все решили больше не ходить на охоту, а вместо этого отправиться на рыбалку, но попозже. Надо полагать, дело было даже не только во мне. Конечно, и меня никто больше не хотел подвергать опасности. Но и себя тоже. Если тут стреляли по уткам картечью, причем даже на уровне человеческого роста, к тому же чуть ли не очередями, неприцельно, то это в любом случае было предельно опасно. Действительно, такую охоту можно было и пропустить, невелика потеря.

   Рыбалка получилась неплохая. Даже просто замечательная. Мы ловили карпов в том самом пруду, о котором рассказывал солдатик. Тут их разводили либо для последующей продажи, либо для солдатской столовой. Клевали карпы, понятное дело, довольно активно. Солдат не соврал, можно было ловить такую рыбу и без удочки.

   Однако наш командир части и тут постарался организовать не просто вылов рыбы, а все-таки интересное мероприятие. Казалось бы, подманили бы карпов кормом, почерпнули бы большим сачком, и за один-два раза все были бы обеспечены уловом. Нет, полковник предложил иной план действий. Он принес с собой четыре бамбуковые удочки. Причем с довольно тонкой леской и обычным перьевым поплавком. На такие ловят пескарей, в лучшем случае карасей.

   Смысл его затеи был в следующем – создать максимально спортивные условия рыбной ловли. Насаживаешь на крючок хлеб и забрасываешь удочку. Понятно, что через минуту будет поклевка. Но именно тут-то и начиналось самое интересное. Если бы мы просто подсекали карпа и тащили его к берегу, леска, точнее, тонкий поводок точно бы оборвался. Именно это сразу же и произошло.

   А как же тогда ловить? Полковник взялся объяснять и показывать. Он забросил одну из удочек, дождался поклевки и ловко подсек рыбину. Та бешено ударила хвостом и попыталась сорваться с крючка. Но полковник сделал удочкой сложное движение: с одной стороны, он слегка плавно отпустил удочку, не давая оборвать леску. А с другой – повел ею вслед за карпом, но затем направил его вдоль берега. Карп активно поплыл в этом направлении, явно намереваясь освободиться. Но полковник дождался, когда леска натянулась, и движением конца удилища развернул карпа в противоположном направлении. Тот забил хвостом и поплыл опять вдоль берега, но уже в другую сторону. Так его пришлось разворачивать раз двадцать, никак не меньше. Наконец рыбина выбилась из сил. И торжествующий командир части подтянул ее, совершенно недвижимую, прямо к берегу, где легко подхватил свободной рукой. Почин был сделан.

   Мы схватили удочки и попытались проделать ту же процедуру. Но фокус требовал определенной сноровки, которой пока ни у кого не было. В результате на трех из четырех удочек поводки были тут же успешно оборваны. Только одному из нас (но, к сожалению, не мне) с первого раза удалось вытащить добычу. Однако у полковника, как выяснилось, имелся и запас поводков с крючками. Которые мы тут же наперебой стали цеплять к оборванной леске.

   Вся эта забава продолжалась часа два, часть из которых ушла на оборванные поводки, а часть – на выводку карпов. Некоторые были на удивление упорными. Одного, как я заметил по часам, пришлось выводить почти пятнадцать минут. Ровно столько огромная рыбина сопротивлялась, плавая туда и сюда вдоль берега.

   Наконец запасные поводки, а вместе с ними и рыбалка окончились. Мы довольно сердечно распрощались с нашим хозяином и поехали назад в Москву. Я сидел, разглядывая через окно пробегающие мимо пейзажи и думал себе: «Уток видели, но только издалека. Их сбивали другие охотники. Никто из наших даже не выстрелил. Но у каждого в рюкзаке по одному или даже по два здоровенных белых гуся. На рыбалку тоже не собирались. А в результате ловили искусственно разводимого карпа. И у каждого в том же рюкзаке еще по три-четыре хорошие рыбины. Так удалась охота или нет? Или это вообще была не охота, а что-то другое?»

---------