Как известно, несколькими хлебами можно накормить только несколько человек. По одному хлебу на человека. Ну, пусть по одному хлебу на двух человек. Но не на тысячу человек. Причина и следствие тут совершенно точно связаны, и достаточно жестко. А если вы можете накормить этими семью хлебами несколько тысяч человек, значит вы можете разорвать эту причинно-следственную связь. Значит, вы по своей сути божество или по крайней мере волшебник, но никак не иначе. Так накормить много людей, как известно, мог только Бог. В этом и есть суть волшебства и его отличие от простого фокуса. В фокусе причина и следствие, конечно же, существуют. Но они скрыты от глаз. А в случае волшебства у следствия просто нет адекватной причины. В случае волшебства причина – это, например, взмах волшебной палочкой.

Можно долго перечислять причины и следствия. Но одно совершенно ясно. В объективном мире мы пока нигде не встретили ситуации, чтобы какие-нибудь последствия возникали без причины. Причина и следствие – это фундаментальная основа объективного мира. Только так.

Так с чего это мы с вами вдруг взяли, что наше собственное устройство не подчиняется этому правилу? Почему мы все искреннее считаем, что мы, в отличие от всего окружающего нас мира, способны создавать следствия без причины? Если неспособны, если наши поступки есть результат определенной комбинации движущихся молекул и даже атомов, то тогда получается, что наша жизнь и все наши поступки заранее предопределены. Что, как говорится, написано на роду, так тому и быть. А мы с вами в таком случае не вольны даже волос пошевелить на собственной голове. То есть пошевелить-то мы его можем. Но это не результат нашей фантастической воли, а результат схождения в одной точке определенных причин.

Многие, конечно, верят в судьбу. Но в иную судьбу. Согласно общепринятому подходу, судьба, быть может, и существует. И многое нам заранее предопределено. Но тем не менее такая судьба все-таки предполагает, что при определенной ситуации мы можем ее и изменить. Пусть незначительно, но можем. То есть такое понимание судьбы предполагает некоторую ограниченность вариантов нашей жизни, но все же не исключает свободу воли. Но какая же это тогда судьба, если можно так, а может и этак?

Однако если мы с вами все так уверены, что можем по своей воле распоряжаться своей судьбой и заодно судьбой окружающих нас живых существ и неживых предметов, то значит мы и есть самые настоящие боги. Или волшебники в виде незнаек. Одни только боги могут совершать поступки, не предопределенные какими-то причинами. И не нужно спорить и прятать истину за завесой сложных словесных комбинаций. Если у нас с вами есть свобода воли, значит мы по своей сути являемся богами. Или аналогами богов, какими-то волшебниками, что сути не меняет. А вместе с нами и все остальные живые существа, которые, как мы считаем, обладают таким качеством, как свобода выбора.

Нельзя обойти вниманием вопрос, откуда, с точки зрения христианства, взялся этот самый феномен свободы воли. Нужно отметить, что в Библии этому вопросу уделено определенное внимание. Именно с решения вопроса о свободе воли человека и начался процесс его формирования как самостоятельного носителя разума. Да и вообще, как известно, понятие свободы воли, то есть ответственности человека за свои проступки, имеет, как считается, именно христианские корни.

Как известно, Бог создал Эдем. Вырастил деревья, сотворил животных, создал человека. Но это еще был не тот человек, каким он является в настоящее время. В частности, он еще не стыдился своей наготы. Почему? Вы думаете, что он еще не сознавал, что такое секс и потому не испытывал необходимости что-то прятать? Может и так. Хотя это только одна сторона вопроса. Если вдуматься, то человек на самом деле закрывает часть своего тела потому, что если этого не сделать, то будет запущен определенный механизм самосохранения. Точнее, механизм самосохранения рода. А это один из наших высших приоритетов, который изначально предусмотрен в устройстве нашего организма. Если такой механизм запущен, мы попадаем в положение, когда мы либо должны уступить естественному желанию, либо испытать неприятное чувство, сознательно его подавляя. Короче, возникает ситуация неприятного выбора, которую мы и хотим избежать. Скорее всего, во многом именно поэтому современные люди и одеваются, а также скрывают ту или иную часть своего тела.

Если Адам и Ева не одевались, не чувствовали стыда, это не значит, что они просто не были еще приобщены к сексу. Это показатель более фундаментальной ситуации: у них еще не был запущен механизм самосохранения. По крайней мере, самосохранения рода. Они еще не были отделены от окружающего мира. На этом этапе первые люди, надо полагать, являлись с окружающей природой одним целым. Никакое самосохранение объекта не возможно, если он не отграничен от остальных таких же объектов. Должна быть граница, грань. Иначе нечего самосохранять. Самосохранение в качестве одного из условий несомненно предполагает какое-то обособление.

И вот на этом этапе, как следует из Библии, Бог по собственной инициативе предпринял первый шаг по обособлению Адама и Евы. Если обратиться к тексту, то мы увидим, что Бог наделил первого человека свободой воли не просто так. Он предполагал, что Адам и Ева распорядятся этой возможностью для того, чтобы признавать его и добровольно (то есть осознанно) повиноваться его слову. Именно поэтому, судя по тексту Библии, Бог и наделил человека свободой выбора между послушанием и непослушанием.

Однако понятно, что право на свободный выбор не существует самостоятельно. Такое право – это качество самостоятельного объекта. Нельзя быть неотъемлемой частью природы и одновременно иметь свободу выбора. Несомненно, что такая свобода предполагает определенное обособление. Где проходит конкретная граница такого обособления, это другой вопрос. В данном случае право на выбор было как у Адама, так и у Евы. Это особенно хорошо видно по моменту, когда те попробовали запретный плод. Сначала только Ева поддалась уговорам змея, потом и Адам. То есть сначала Ева проявила свободу выбора, а потом и ее спутник. Выходит, что граница обособления, определенная к этому моменту Богом, совпадала с теми границами Евы и Адама, которые характеризовали их как самостоятельные физиологические объекты.

Право на выбор – это не только возникновение границ объекта. Это еще и возникновение у этого объекта сознания. Просто наличие интеллекта – это лишь способность решать интеллектуальные задачи. А реализация права на выбор предполагает нечто большее. Это наличие именно сознания. Должен быть механизм, который позволяет распорядиться этим правом. Должен быть как бы взгляд со стороны, позволяющий оценить обстановку и решить, какой именно выбор должен быть сделан. То есть речь идет об еще одном этапе становления человеческого интеллекта – о возникновении сознания.

Но и этого мало. Для того чтобы распорядиться правом на выбор, должен существовать какой-то критерий, который позволял бы решать, как именно следует поступить. Собственно говоря, в настоящее время у человека и у других живых существ этот критерий достаточно определенный – сохранять или нет самого себя или по крайней мере сохранять свой род. Но до запретного плода у человека этот критерий, насколько можно понять, был иной. Речь о самосохранении на этом этапе явно не шла. Из текста Библии ясно, каким именно был этот критерий. Ведь первочеловек получил право выбирать между послушанием и непослушанием. То есть предполагалось, что человек должен был слушаться Бога не в силу жесткой установки, а добровольно. Однако в таком случае это также предполагало, что слушаться Бога – это добро, а не слушаться – это зло. Эту ситуацию никак нельзя понять иным образом. В таком случае уже на этом этапе человек должен был познать, что такое добро и зло, причем как прямое следствие действий самого Бога. Если так, то тогда нет оснований винить человека за то, что он послушался змея и съел запретный плод. Выходит, в принципе добро и зло он познал раньше этого момента, уже тогда, когда был наделен свободой выбора.

Однако все-таки это было познание иных категорий добра и зла. Тут добро и зло предполагало отношение к Богу, а не отношение к собственной безопасности. Особенность же этого критерия заключается в следующем. Если человек заботится о собственном выживании, о своей безопасности, то критерий ясен: все, что не соответствует обеспечению безопасности, является злом. Если же речь идет об отношении к Богу, то получается, что тому было необходимо лишь сознательное признание и добровольное послушание, следование не прямому указанию, а слову, которого можно было, надо полагать, хотя бы теоретически, но ослушаться. Послушание – добро, а непослушание – зло? Из этого также следует, что человек был изгнан из рая и лишен бессмертия, в сущности, не за познание добра и зла как такового, а за то, что поменял достаточно бескорыстный критерий добра и зла на корыстный, направленный лишь на собственное благо.

Можно по этому поводу высказаться и еще более ясно. Пока речь шла о послушании или о непослушании Богу, вопрос ставился в плоскости – быть единым с Богом или противопоставить себя ему. То есть на этом этапе обособленным от природы был только Бог, а человек являлся его частью. Но человек мог, совершив акт непослушания, обособиться от Бога. А вот после запретного плода человек уже совершенно точно обособился сам и перестал быть частью Бога.

Весь этот библейский сюжет интересен тем, что его автор, интуитивно или сознательно, но довольно складно описал этапы становления человеческого интеллекта. Из этого можно сделать вывод, что святые тексты могут иметь специфическое происхождение, а не являться просто плодом талантливого литератора.

Авторы в данном случае обратились к христианским текстам. Но можно было бы поступить иначе. На самом деле сюжет с запретным плодом был упомянут в священных текстах намного ранее, например, еще на глиняных клинописных табличках Междуречья. Однако понятно, что заимствование не означает недостоверность. Тем более, что, скорее всего, таблички были тоже переписаны с еще более древнего источника.

Живое и неживое. Свобода воли и детерминированность

Суть дела вот в чем. Субъективно мы чувствуем, что имеем право выбора поступить тем или иным способом. Любой человек вам скажет, что имеет свободу выбора, как именно поступить в той или иной ситуации. Субъективно, сам для себя, человек обычно ощущает эту ситуацию следующим образом. Его окружает неживой и живой мир. Неживые предметы никак себя сами не проявляют. Они, как считается, находятся в жесткой зависимости причины от следствия. Если будет причина, то последует и следствие. Причем всегда у одной и той же причины будет одно и то же следствие.

Хорошо было бы тут привести какой-то конкретный пример. Камень, брошенный вверх, всегда падает вниз. Но этот пример сильно не точен. И это надо со всей определенностью сознавать. Брошенный вверх камень ведет себя определенным образом в силу не одной, а миллиарда причин. Тут и температура бросившей его вверх руки, и притяжение Луны, и внутренние деформации, и вихревые токи. И еще масса чего. Все эти причины складываются в определенный результат. Строго говоря, для того, чтобы результат получался всегда один и тот же, надо воспроизвести все эти миллиарды первичных причин. Что практически невозможно. В жизни мы бросаем камень и он всегда падает вниз. Даже приблизительно похожие условия ведут к приблизительно одному и тому же результату. Но точным был бы пример, когда взаимодействуют материальные точки фиксированных физических параметров. Тогда результат будет всегда один и тот же. Однако в таком случае мы с вами опять попадем в мир науки и предельно точных утверждений. И разбираться во всем этом читателю будет трудно. Поэтому допустим следующее утверждение, не мучая друг друга сложными примерами: в неживом мире одна определенная причина всегда вызывает одно и то же определенное следствие. Такое допущение, возможно, и не будет вызывать слишком больших споров.

Теперь мир живых существ. Мы его выделяем в самостоятельное понятие и проводим принципиальную границу между ним и всем неживым. Разница в том, что, по мнению обычного человека, живые существа сами определяют, что им делать. То есть сами могут повлиять на свою судьбу. Одни в большей мере, другие в меньшей. Вирусы нападают на клетки другого организма, растение поворачивает свои листья к свету, волк ищет добычу. Человек строит свою судьбу.

Собственно говоря, это и есть свобода воли. То есть способность самому решать, что с тобой дальше произойдет. Скорее всего, именно так люди и проводят грань между живым и неживым. Именно свобода воли и лежит в основе нашего различного подхода к живому и неживому. Похоже, что именно это и есть главный критерий отличия. Хотя в целом таких критериев называют довольно много.

С другой стороны, вроде бы было как-то слишком смело предполагать, что человек полностью свободен в своем выборе, как и что делать. Трудно отрицать, что у человеческих поступков есть мотивы. То есть побудительные причины. В силу одних мотивов мы женимся, в силу других – хорошо работаем, в силу третьих – пишем завещание. И так в огромном количестве ситуаций. Иными словами, трудно отрицать очевидное. Мы нередко замечаем, что и тут имеются причины и следствия. Однако, как и в примере с брошенным камнем, было бы справедливо утверждать, что и в этом случае мы имеем, как правило, не один-единственный и ясно определенный мотив (причину), а совокупность причин, представляющихся нам единым мотивом. Наверное, и тут при желании можно разделить какую-то доминирующую причину на множество мелких причин. И тут конечное решение подчас зависит от мельчайших деталей. В силу самых неуловимых различных обстоятельств при внешне как бы одних и тех же условиях мы подчас принимаем различные решения.

Еще есть понятие "безмотивное поведение". Это словосочетание всем нам хорошо знакомо. И оно предполагает, что по крайней мере в определенных ситуациях человек может вообще совершить поступок, не имея к тому никаких причин. Но не идет ли в таком случае речь об отсутствии явных, а не скрытых причин?

Так вообще существует свобода воли или нет? Субъективно свободу воли мы хорошо ощущаем. На принципе свободы воли построена вся человеческая цивилизация. Мы сажаем в тюрьму и казним преступников именно за то, что они могли бы не совершать преступление, но проявили волю и совершили его. И точно так же мы награждаем героев за то, что они могли бы не совершать героический поступок, но тем не менее совершили его. То есть отрицать свободу воли – означает отрицать весь мир человеческой цивилизации с его самыми основополагающими устоями.

С другой стороны, мы в повседневной жизни совершенно определенно сталкиваемся с ситуацией, когда одна определенная причина вызывает одно определенное последствие. Всегда одно и то же. Результат зависит только от чистоты опыта. Если опыт поставлен точно и причина действительно одна и та же, последствие всегда следует одно и то же. То есть если говорить о свободе воли, надо отрицать очевидные результаты любых опытов.

Мы часто говорим: "Судьба". Это значит, что в обыденной жизни мы все-таки соглашаемся, что существует вполне предопределенная заранее цепь событий, которые случаются с каким-то человеком. Другое дело, что мы не можем ее заранее вычислить, от слишком многих факторов она зависит. А если вычислим, то это знание превращается в дополнительный фактор, который тоже воздействует на цепь таких событий и изменит ее.[234] Получается, что судьба неизменна, но одновременно непостижима.

Если встать на позицию, что все заранее предопределено, это значит не только отвергать то чувство, которое испытывают все без исключения люди. Это значит намного больше. Это значит, что можно ничего не делать, совершать любые преступления, лишать жизни себя и других и за это не должно быть никакой ответственности.[235] Более того, теряется смысл человеческого существования. Если все заранее предопределено, то зачем бороться, чего-то добиваться? Если все написано на роду, что за смысл в усилиях добиться каких-то новых результатов?

Если обобщить вышеизложенное, то получается, что прогресс человеческой цивилизации возможен только в том случае, если мы с вами вопреки результатам опытов, показывающих, что следствие не бывает без причины, будем исходить из своего субъективного ощущения, что можем делать то, что хотим. Вопреки тем или иным причинам и мотивам. Если будем верить в свободу воли, то будем развиваться. А если будем исходить из того, что свободы воли нет, то тогда цивилизация, скорее всего, обречена на гибель. Вот такая трудная альтернатива. При таком выборе истина может выступать в качестве фактора, гибельного для человеческой цивилизации.

Согласитесь, у философов всех времен в этом вопросе был сложный выбор. Тем не менее были и сторонники детерминизма, утверждавшие, что свободы воли нет. Однако большинство философов придерживается компромиссной точки зрения. Они, с одной стороны, не отрицают, что у человеческих поступков есть мотивы. То есть не спорят с очевидным. Но, с другой стороны, ищут свободу воли в каких-то деталях и нюансах. Например, якобы у человека нет свободы воли, а у Бога есть. Или свобода воли у человека есть, но в ограниченных ситуациях. Предлагают также считать, что наши инстинкты предопределены геномом, а вот поведение, в том числе свобода выбора, на самом деле почти жестко зависит от инстинктов. Говорят о мире материальном и духовном. В материальном мире есть причины и следствия, но они всегда материальны. В духовном мире тоже есть причины и следствия, но они иные по природе и существуют сами по себе. А взаимодействие духовного и материального мира дает особый результат, проявляющийся в свободе воли.

Свобода воли и время

Авторы данной работы в дополнение ко всем этим теориям могут предложить еще одну. Подтверждающую, что свобода воли существует. Но честно скажем, что у нас самих есть сомнения в ее достоверности. Суть нашей идеи в следующем. Что такое время? У всех есть часы, если не на руке, то уж на стене точно. Казалось бы, как можно сомневаться в том, что время существует. По сто раз на день можно услышать вопрос: "Который сейчас час?" Продолжительность нашей жизни определяется каким-то временным сроком. Как же может быть, чтобы время не существовало? Ведь говорят же о путешествии во времени.

Да людям много чего кажется. Однако похоже, что время как самостоятельная субстанция все-таки не существует. Точно так же, как теплород. Мы не можем взвесить время, положить в коробку, разбить молотком. Короче, это явно не вещество. Время не является самостоятельной физической субстанцией.[236] Мы, однако, измеряем время. Причем измеряем с помощью определенных приборов – часов. Раньше это были механические часы, теперь к ним добавились и всякие другие устройства. В механических часах время измеряется за счет того, что определенные детали механизма движутся друг относительно друга с определенной скоростью. Вот именно, "скоростью".

Давайте поставим в уме следующий эксперимент. Представим себе две материальные точки. Обе по определению не имеют ни размера, ни массы. Они просто занимают в пространстве определенное место, и все. Материальные точки тем хороши, что не отягощены дополнительными параметрами, которые только запутывали бы дело.

Итак, две точки. Оправданно ли полагать, что время всеобъемлюще и существует везде и всегда? Наверное, именно так обычно и считается. Значит, и для этих материальных точек оно должно существовать. Итак, начнем эксперимент. Две точки. Но они не движутся относительно друг друга. Стоят на месте, и все тут. И что, в такой ситуации можно утверждать, что для них время существует? Мы как авторы вот сомневаемся, что для этих материальных точек время существует. Если существует, то как оно проявляется? А никак. Если бы точки не были материальными, а состояли из какого-то вещества, можно было бы говорить о трансформации этого вещества (например, радиоактивный материал распался). Но мы с вами предусмотрели именно условные точки. Размер их равен нулю. Так что на состояние вещества, из которого они сделаны, сослаться не удастся.

Так как же быть? Вот если точки начнут двигаться друг относительно друга, то тогда что-то изменится. Наверное, в таком случае можно будет утверждать, что для этих точек время пошло. Да и это не факт. А как определить, что расстояние между материальными точками изменилось, если кроме этих двух точек больше ничего нет, в том числе и линейки? Но даже если предположить, что при изменении взаимного положения двух точек время для них пошло, то все равно в таком случае трудно будет сказать, как быстро оно пошло. Вот если бы имелся какой-то независимый ориентир, относительно которого можно было измерить это изменение, тогда можно было бы говорить о его скорости. Видимо, применительно к двум материальным точкам в такой ситуации можно в лучшем случае только констатировать, что время пошло. Но измерить его вряд ли удастся. Будет иметь место только факт существования времени без каких-либо параметров.

Но уже и в этом случае заметно, что, хотя мы и используем термин "время", однако это явно искусственное построение. Есть изменение положения точек друг относительно друга, вот и все. Это изменение существует, причем без третьей точки нельзя даже измерить расстояние между точками, то есть, в том числе и скорость этого изменения. Похоже, что тут никакой самостоятельной субстанции под названием "время" не наблюдается.

Связь времени и расстояния (пространства) подметил еще Аристотель. Н. Лобачевский полагал, что время – это движение, измеряющее другое движение. И.Ньютон считал, что существует абсолютное математическое время, но его нельзя точно измерить. Согласно общей теории относительности пространство и время тесно связаны. В.Вернадский говорил о том, что времени должно отвечать свое пространство. Очень авторитетные люди говорят: "Время-пространство".[237]

Надо отметить, что и в обыденных ситуациях мы связываем время с расстоянием. Скорость – это изменение расстояния в единицу времени. А единица времени измеряется часами, то есть скоростью изменения разных частей этого прибора относительно друг друга. Иными словами, и в быту время – это изменение одного расстояния (протяженность пути, например) относительно изменения другого расстояния (в часовом механизме).

Введем наконец и эту злополучную третью точку. Тоже, кстати, материальную. И тут есть два варианта. Первый: две первые точки изменяют свое положение не относительно друг друга, но первая из них не изменяет своего расстояния от третей точки. Для второй точки расстояния от первой и третьей будут изменяться, причем в некоторых случаях одинаково (если она равноотстоящая от них обеих). И тут время возникло, но его еще нельзя измерить относительно независимой системы. Это еще не то время, которым мы с вами пользуемся.

И вот только если есть четвертая точка, тогда только мы и имеем полноценное время. Первые две точки изменяют расстояние между собой, и вторые две тоже изменяют. В результате эти изменения можно сравнить. А если одно из них принять за эталон (часы на стене), то мы просто имеем обычное время, с которым сталкиваемся каждый день.

Таким образом, время измеряется расстоянием, и это сравнительная величина между изменениями разных расстояний. Иными словами, время – это никакая не самостоятельная субстанция. Хотя обычному человеку кажется, что время – это что-то такое самостоятельное. Что-то такое, в пределах чего можно, например, путешествовать. Путешествовать во времени. Но как мы уже не раз отмечали, человеку много чего кажется. Да все на самом деле оказывается совсем не тем, чем кажется. Время как цвет, вкус, как все тот же теплород. Очень похоже на самостоятельную субстанцию. А на самом деле пространственная характеристика.

Конечно, существуют и электронные часы. Там в качестве эталона выступают частоты. Не вдаваясь глубоко в вопрос (все-таки у нас не научное исследование), можно и тут отметить, что частоты тоже связаны с расстоянием, размером волны. Так что наши расчеты и тут оправдаются, если вникать глубоко. Просто в этом случае ситуация более запутанная, ее труднее расчленить на простейшие составляющие.

Вышеизложенные соображения, как представляется, показывают, что время – это искусственное построение, придуманное людьми для удобства. Оно действительно удобно. Но на самом деле не существует как самостоятельная величина. Это лишь скорость изменения положения предметов относительно друг друга. В том числе маятника относительно остального механизма часов.

Итак, скорость, т.е. качество, присущее тем или иным конкретным предметам. И вряд ли способное существовать самостоятельно, без этих предметов. Однако в таком случае можно сделать вывод о делимости времени. Если оно присуще разным предметам, следовательно, может с разной скоростью протекать для этих разных предметов.

Тут наш здравый смысл говорит нам: "Стоп!" Мы совершенно точно ощущаем, что в окружающем нас мире время едино и непрерывно для всех предметов. Какая уж тут делимость?

А вот делимо. Если мы говорим о том мире, который видим и ощущаем, то конечно время одно. Ведь все эти предметы связаны расстоянием, которое теоретически можно измерить. А если существует мир предметов, не связанных с нами расстоянием? Ну, тут придется согласиться, что в таком мире будет свое время. Однако к чему рассуждать о таком немыслимом мире, который, может быть, существует, а может быть, и нет? Если речь идет о материальном мире, то да, смысла так рассуждать нет. А если существует духовный мир, прямо не связанный с материальным? Мы же не можем измерить расстояние от стула до мысли о стуле. Эта мысль существует виртуально, расстояние до нее никак не измерить. До головы можно, а вот до мысли – никак. Однако видимо, где нет связи в виде расстояния, там нет и единого времени.

Наши мысли как-то текут. Одна, потом другая. Значит, между ними тоже существует свое расстояние, нематериальное. Но мысли явно отделены друг от друга. Допустим, что в таком случае существует и время для духовного мира. Оно измеряет изменения между духовными предметами. И тоже, надо полагать, имеет свою скорость.

Наверное, духовное время и материальное связаны друг с другом. Но не жестко. Духовный мир руководит нашими материальными поступками, поэтому невозможно говорить о совершенно самостоятельном существовании времени духовного и материального мира. Иначе наши духовные действия не совпадали бы с материальными и не позволяли бы нам эффективно руководить своими материальными поступками. То, что мы эффективно существуем в материальном мире и не ошибаемся настолько, чтобы немедленно погибнуть, говорит о том, что связь времен сопоставима, соизмерима, они как-то могут между собой взаимодействовать. Опосредствованно, конечно, через наши поступки или через нашу духовную реакцию на изменение материального мира.

В этом месте повествования нужно оговориться, что уже давно ученые разделяют время для живых и неживых объектов. Тут мы, вообще говоря, не изобретаем ничего нового. Еще В.Вернадский высказал предположение, что время, которое течет для живых существ, отличается от времени неживой природы. То есть существует самостоятельное биологическое время.[238]

Однако мы уже отмечали, что, скорее всего, время духовного и время материального мира не связаны пространственно. То есть жесткой связи нет. А это приводит нас к важному выводу. Время духовного мира может протекать самостоятельно, и не исключено, что скорость его течения может меняться. Например, под воздействием нашего интеллекта. Грубо говоря, мысли в нашей голове могут вдруг ускориться. Но в таком случае наши духовные выводы, которые должны привести к материальному поступку, подоспеют раньше и будут касаться более ранней объективной реальности. Если причина (духовный мотив) будет касаться разных ситуаций материального мира, то и результат будет в каждом случае иным. Может быть, иным на очень малую величину. Но иным. Не важно, что следствие лишь чуть-чуть иное. В любом случае оно потом повлечет иные последствия. И цепь событий будет развиваться иначе.

Кажется, тут возникает возможность для утверждения об определенной свободе воли. Наш духовный мир имеет причинно-следственную связь. И материальный мир имеет такую же связь. Но они между собой жестко не связаны. Если мы можем влиять на скорость нашего духовного времени, значит можем влиять на то, на какую именно материальную ситуацию мы будем воздействовать. Вот вам и свобода воли. Ограниченная, конечно, при такой схеме. Но это не важно. Главное, что она есть.

Авторам и самим нравятся эти рассуждения о природе времени. Все бы в этой схеме было хорошо. Но есть единственный дефект, от которого трудно отмахнуться. Нет уверенности, что духовный мир вообще существует. Вряд ли можно утверждать, что духовный мир не имеет материальной природы. Конечно, у любого человека в голове текут какие-то мысли, которые он субъективно ощущает как субстанцию, никак не имеющую материального измерения. Но еще раз повторимся, к сожалению, мало ли что нам кажется. Однако далеко не всегда наши субъективные ощущения соответствуют объективному положению вещей.

Машина и человек

Итак, мы вновь подошли к теме создания искусственного человека. Или, если точнее, искусственного интеллекта. Вообще-то, в повседневной жизни люди постоянно воспроизводят себе подобных. То есть создают новых людей. Мужчина встречается с женщиной, вот через некоторое время и появился новый человек. И это новое существо мы считаем именно человеком. Как выяснилось, его внутреннее устройство определяется определенным набором генов и хромосом. Своеобразным кодом, который используется при строительстве живых клеток, при их специализации и взаимодействии.

Вообще-то, тут начинает напрашиваться аналогия с компьютерными программами. И эту аналогию замечают многие. Действительно, в чем заключается разница и в чем мы похожи? У компьютера нет программы, позволяющей ему самостоятельно размножаться. Пока нет. В силу разных причин, в том числе в силу того, что изготовление современного кремниевого компьютера, это сложный и громоздкий производственный процесс. Однако ясно, что эта проблема чисто техническая. Со временем, как это и произошло в отношении всех остальных машин, производство упростится, удешевится и будет все более и более поддаваться автоматизации. То есть вопрос о саморазмножении не является принципиальным препятствием.

В наших генах заложена наследственная информация, согласно которой новый человек вырастает именно в того, кем он в конце концов и становится. Существует ли на этой стадии жесткая связь между причиной и следствием? Наверное, существует. Ведь речь идет лишь о строительстве новой живой машины. Это живые клетки, расположенные друг относительно друга определенным образом, связанные и взаимодействующие по заранее определенной схеме. Если сравнить процесс построения нового человеческого организма с предполагаемым самовоспроизведением вычислительной машины, то принципиальной разницы быть не должно. Материалы, конечно, разные. Но и в том, и в другом случае, надо полагать, мы имеем дело с более или менее точным копированием первоначального образца.

Теперь сравним человека и вычислительную машину на стадии, когда и тот, и другая только что созданы. То есть могут действовать лишь в силу заложенных заранее программ, а не в силу приобретенного опыта. И тут различие тоже не сильно заметно. Если оно вообще имеется. Кстати, тут подходы противников одушевления машин страдают серьезной непоследовательностью. Дело в том, что в наше время еще не родившийся ребенок, как правило, не признается в качестве человека. На этом этапе отношение к нему похоже на отношение к предмету или к машине. Хотя многие говорят, что ребенок еще в утробе матери также принимает какие-то решения. То есть, по сути, проявляет себя как человек. Но этот факт человечество старается не замечать. Иначе пришлось бы аборт приравнивать к убийству. Но это слишком распространенная операция. Запретить ее или хотя бы ужесточить контроль означало бы создать серьезную напряженность в обществе. Не всякий политик на это пойдет. Вот и получается, что практическая потребность способна превратить человека в вещь. То есть когда надо люди очень даже способны рассматривать себе подобных как вещь.

Продолжим наши сравнения. Есть еще одно довольно очевидное сходство человека с современной вычислительной машиной. И у того, и у другого есть как долговременная, так и оперативная память. Тут сходство несомненно. И человек, и машина могут вычислять. То есть какая-то часть человека (головной мозг) выполняет, по крайней мере части… Продолжение »