Оглавление

Живое и неживое. Цена ошибки

Известно, что мыслительный процесс сопровождается определенными биохимическими и физическими процессами в определенных частях человеческого тела, скорее всего, в головном мозге. Эти процессы с определенной натяжкой можно измерить. Они более или менее изучены и описаны. Так, может быть, и тут мы одно принимаем за другое для собственного удобства? Ощущаем эти биохимические и физические процессы, но одновременно с помощью тех органов, которые эти процессы воспринимают, «окрашиваем» для себя в субстанцию, которую и называем сознанием? В любом случае нужно иметь в виду, что в процессе восприятия таких процессов всегда присутствует сам человек, т.е. используются именно те самые предположительно ложные средства оценки, с помощью которых он и может что-то оценить и осознать. То есть сам инструмент содержит изучаемый элемент.

Значит ли это, что объективное знание о нашем собственном сознании и сущности интеллекта нам не дано? Тут уместно вспомнить одно известное и проверенное средство – опыт. Когда получаются какие-то теоретические результаты, их испытывают на практике. То есть ставят опыт. Используют все исходные данные в том виде, как они видятся экспериментатору. Если результат более или менее совпадает с расчетами, то можно полагать, что исходные данные понимаются правильно. В таком случае эти результаты с определенной натяжкой можно принимать за достоверные знания. Опыт (практика) – всему мерило. С точки зрения диалектического материализма это звучит как принцип ведущей роли практики в процессе познания.

Так, может быть, и следовало бы поставить опыт, чтобы убедиться, правильно ли мы понимаем собственное сознание, разум, интеллект в целом? Это было бы неплохо. Например, можно было бы попытаться создать искусственный интеллект. Но не просто создать. А исходить при этом из презумпции, что никакого особого духовного мира нет, а все очень даже материально. Не стремиться воспроизвести несуществующую в природе мысль, как мы ее субъективно воспринимаем. И не пытаться воспроизвести свободу воли, активность и инициативу. Если свободы воли в природе не существует, никакие наши попытки ее искусственно создать успехом никогда не увенчаются. Поэтому, может быть и не пытаться создавать то, чего изначально нет, а попробовать то, что очевидно существует? Впрочем, можно и параллельно пробовать. Одни ученые создают одно, другие – другое. У кого получиться, тот и молодец.

Нужно отметить, что такой опыт уже, по сути, ставится. Хотя и не декларируется в качестве такового. Искусственный интеллект создается на базе вычислительных машин. То есть в рамках жестких причинно-следственных связей, а также определенных математических закономерностей. Там, где присутствует машина, живая душа не должна возникнуть. Это если взгляды человечества на самих себя и на живую природу верны. А если такая живая душа все-таки будет создана, то тогда получится, что эти взгляды были не верны. До сих пор, как известно, искусственный интеллект, подобный человеческому, еще не создан. Тем более в рамках машинного программирования. Но не будем забывать, что подобные работы еще далеко не закончены.

Тут опять возникает общий вопрос, что же на самом деле отличает живую природу от неживой. Вообще что-то отличает? К сожалению, приходится констатировать, что пока среди специалистов, а заодно и неспециалистов, нет единства по этому вопросу. Можно встретить, например, мнение, что наличие некоего устройства, воспринимающего, накапливающего, перерабатывающего и выдающего информацию есть рубежный отличительный признак живого от неживого. В этом смысле мозг есть дар жизни вообще.

Позволим по этому поводу чуть подробнее коснуться данной проблемы. Для начала упомянем идеалистическую концепцию жизни, известную под названием виталистической. Ее основоположником принято считать Аристотеля, утверждавшего, что «жизнь есть питание, рост и одряхление, причиной которых является энтелехия – принцип, имеющий цель в самом себе». Витализм представлял собой течение в биологии, основным тезисом которого являлось признание особой жизненной силы или «души», свойственной всем телам живой природы. Жизненная сила как особая нематериальная субстанция считалась независимой от материального вида. Поэтому последовательные сторонники виталистической концепции считали ее проявлением божественного начала. От себя в этой связи отметим, что авторы доминирующих в настоящее время взглядов, хотя и открещиваются от витализма, однако, похоже, на деле недалеко от него ушли. Просто они говорят о каком-то "особом" качестве всего живого, в отличие от неживого. То есть почти душа, но в пределах материалистической терминологии.

В противовес витализму возник механистический взгляд на сущность всего живого, получивший распространение в 18 веке под влиянием французских материалистов. Сторонники этого взгляда полагали, что во всех жизненных процессах нет ничего волшебного, а в их основе лежат лишь химические и физические изменения.

«Жизнь есть способ существования белковых тел, и этот способ существования состоит по своему существу в постоянном самообновлении химических составных частей этих тел» (Ф. Энгельс). Таково, как мы видим, мнение классика. Впервые принципы подхода к выяснению сущности жизни с позиций диалектического материализма были сформулированы Энгельсом в работах «Диалектика природы» и «Анти-Дюринг».

Еще можно встретить мнение, что жизнь - это высшая по сравнению с физической и химической форма существования материи. Согласитесь, такое определение и вовсе довольно неопределенно. Также отмечают, что живые объекты отличаются от неживых обменом веществ - непрерывным условием жизни, способностью к размножению, росту, активной регуляции своего состава и функций, к различным формам движения, раздражимостью, приспособляемостью к среде и т. д. Живые системы характеризуются очень высоким уровнем структурной и функциональной организации на молекулярном уровне, высочайшей информационной плотностью, самоорганизацией, способностью к самовосстановлению и т. п. Нередко подчеркивают, что тела живой и неживой природы состоят из одних и тех же элементов, но в живых системах 98 % приходится на следующие четыре элемента: водород, углерод, кислород, азот; а тела неживой природы на 98 % состоят из железа, кремния, алюминия, магния.

Некоторые ученые – наши с вами современники следующим образом делят весь окружающий мир на живое и неживое. Если какой-то предмет даже и является информационной системой (то есть способен к обмену и обработке информации) – это еще не значит, что он – живое существо. Если такая система была создана, то тогда речь идет о неживом. А вот если она возникла сама по себе, то тогда это живое существо.[1]

Как мы видим, в разных случаях за ключевой элемент принимают разные критерии. Сложность, органический состав, самовоспроизведение, обмен веществ, раздражимость, функционализм. Однако окончательного и строгого определения понятия «жизнь» нет до сих пор.

Кстати, довольно коварным в этом плане является вопрос о том, можно ли считать живыми организмами вирусы. Как известно, вирусы могут существовать как в клетках "хозяина", так и вне их, самостоятельно. Однако если они находятся в таких клетках, они размножаются и очень похожи на живые существа. А вот вне клеток они тоже существуют, но только не размножаются. И вообще не проявляют себя способами, которые можно было бы истолковать как проявления жизни.

Видимо, в наших с вами оценках, живое перед нами существо или нет, присутствует также следующий элемент. Если существо может само сделать какой-то выбор, и для нас неочевидно, что этот выбор является простым следствием каких-то причин, то вот вам и живое существо. Кстати, в предыдущих разделах данной книги авторы уже говорили об «активности» и «буксире». Так, может быть, именно этот принцип (критерий) и положить в основу искусственного интеллекта – неочевидность казуальной (причинно-следственной) связи? Если причинно-следственная связь очевидна, то мы считаем компьютер неживой машиной. Сейчас она, эта связь, конечно же, очевидна. Программы для машин составляют люди, точнее программисты. И они совершенно точно знают, какая реакция будет у машины в той или иной ситуации. Иначе и быть никак не может. При составлении программы человек задает определенный алгоритм с помощью условных знаков. И для программиста достаточно очевидно, каковы в той или иной ситуации причинно-следственные связи. В таких случаях мы обычно говорим: «Ясно, как дважды два – четыре».

Программист может даже точно подсчитать, каким будет результат действий машины в зависимости от введенной в нее информации. Да и сама стартовая информация может быть точно учтена. Особенно если она вводится в виде условных знаков, в том числе с клавиатуры. В этом случае мы можем с точностью до первичного элемента расчленить и проанализировать такую информацию. Первичным элементом в таком случае будет знак двоичной системы счисления, который и лежит в самой основе машинного языка. А можно в качестве первичного рассматривать и более высокий знак – восьмеричной системы. Или еще выше. В любом случае мы можем выделить такой знак и проанализировать, если уж так захочется, все причинно-следственные связи, которые возникнут при использовании той или иной программы.

Надо отметить, что люди верят программистам. А так бы, наверное, считали, что компьютер является живым существом, когда, например, играет с нами в шахматы. Мы-то в такой ситуации совершенно не можем проследить возникновение тех или иных причинно-следственных связей. Играя против нас в шахматы, компьютер ведет себя точно так же, как и дядя Вася из соседнего подъезда, с которым мы сражаемся в воскресенье на столике во дворе. Но почему-то дядю Васю мы считаем живым, а компьютер – нет. И можно попытаться предположить, почему. Потому, что так говорят программисты. Они говорят, что компьютер ведет себя при игре определенным образом потому, что в него человеком заложена соответствующая программа, предусматривающая очень определенный алгоритм поведения при той или иной позиции на шахматной доске. Эта программа пишется на основе того, как к анализу и принятию решения подходит определенный шахматист-человек. Как правило, это сильный мастер игры в шахматы.

Если упростить эти слова программиста, то они значат, что по крайней мере он сам может совершенно точно предсказать, как себя поведет компьютер при той или иной ситуации на доске. Вот мы и верим этим словам. Если кто-то достаточно авторитетный утверждает, что машина действует по предсказуемому алгоритму, то мы, простые люди, доверяя ему, тоже соглашаемся, что имеем дело не с живым существом, а с машиной. Хотя внешне ведет себя эта машина так же, как живой человек.

Если вышесказанное правда, то в таком случае вполне можно создать машину, у которой нельзя будет проследить причинно-следственную связь в рамках ее поведения и нельзя будет предсказать ее поступки. Собственно говоря, в таком случае задача становится достаточно простой и вполне решаемой на техническом уровне, на котором человечество в настоящее время находится. Надо на каком-то этапе работы машины сделать так, чтобы причинно-следственная связь стала нам недоступной точно так же, как и в случае живого существа.

Применительно к живым организмам мы эту связь никак проследить не можем. Потому, что первичный ее элемент, это, наверное, атом, если не более мелкая частица. А у компьютера, как мы уже выяснили, совершенно точно имеется первичный знак. И если в реализацию компьютерной программы вмешается посторонняя величина (нагрев какой-то детали, потеря части информации, еще что-то), то в результате получится вот что. Вы думаете, что машина совершит поступок, который не был запланирован? Нет, скорее всего, не совершит. Слишком велика вероятность, что изменение в программе, возникшее в результате вмешательства посторонней причины, не позволит ей дальше реализоваться. В этом случае произойдет предсказуемое событие – на экране загорится надпись "сбой". Или какая-нибудь аналогичная надпись. Но она будет совершенно точно обозначать только одно – программа не была реализована. Рационального результата, скорее всего, не будет. Теоретически он, конечно, может возникнуть, но только теоретически. Если по плану программиста машина должна запеть, то такое постороннее вмешательство должно быть очень определенным, чтобы изменить программу и заставить машину в конечном итоге читать стихи. Наверное, можно назвать такой вариант «волшебной» ошибкой. Волшебной потому, что она вместо сбоя привела к возникновению живого из неживого. Наверное, вероятность такого случайного изменения программы, чтобы она осталась логичной и исполнялась, но вела к результату, незапланированному человеком, сильно стремится к нолю. Хотя, критически относясь к теории биологической эволюции, авторы в этом месте не преминут довольно ехидно отметить, что подобная вероятность, видимо, все равно намного выше той, согласно которой в силу случайных причин из органического, но неживого вещества возникло живое существо.

Иными словами, если все живое на Земле возникло в силу какой-то случайности, которая объединила хаотично расположенные атомы в хромосомы и гены, то сейчас намного выше вероятность того, что в силу случайности неживой компьютер станет живым. Конечно, если это произойдет, мы на мгновение удивимся, увидев неожиданную реакцию машины, но на том дело и кончится. Компьютеры пока не могут сами себя воспроизводить. Такая ошибка не приведет к неконтролируемому изменению в самовоспроизводящейся машине, превращающей ее в человека. Современный компьютер может стать человеком лишь на короткий миг. Потом он устареет, сломается, и его просто отнесут на свалку. А новую машину изготовят на заводе и привезут в магазин. Но вот когда наши с вами компьютеры так усовершенствуются, что будут способны сами себя воспроизводить,[2] в силу случайности они точно могут стать живыми. И подобными нам по происхождению. Если, конечно, мы сами с вами стали живыми из мертвой материи в силу случайности, а не в силу плана и умысла посторонних сил.

Но есть и более короткий путь, чтобы компьютер стал, по нашим меркам, живым организмом. Для этого не надо ждать тысячу лет, когда совершится волшебная ошибка. Можно найти путь и попроще, а главное, покороче. Дело в том, что в вышеописанном случае «волшебной» ошибки мы исходили из того, что информация для машины была предоставлена в строго ясном и логичном виде. Программа ее обработки тоже была ясна и логична. Если не будет ошибки, то результат обработки информации будет всегда одним и тем же. Причем ошибка возможна только на стадии обработки поступившей информации.

А почему, собственно говоря, мы делаем столько строгих допущений? Может быть, построить вероятность «волшебной» ошибки по другой схеме? Такая схема могла бы быть, например, следующей. Допустим, что ошибка возникает на этапе не исполнения (обработки, пересчета) полученной информации, а на этапе ввода информации. Разница при этом будет не просто большой. Она будет принципиальной. На этапе обработки ошибка приведет к сбою, другой вариант практически невозможен. А вот на этапе ввода информации ошибка совсем не всегда должна вести к сбою. Особенно если вводимая информация будет предварительно обрабатываться и приводиться к виду, который воспринимается машиной не как ошибка, а как, хотя и иная, но все-таки информация, укладывающаяся в требования программы обработки к первичным данным.

Наверное, можно еще более широко поставить вопрос, не сводя все только к этой «волшебной» ошибке. Собственно говоря, а почему мы у живых организмов никак не можем проследить причинно-следственные связи? Наверное, потому, что первичные элементы взаимодействующей при этом информации крайне малы, по сути, недоступны человеческому восприятию. В целом-то мы, конечно, видим взаимодействующие предметы. Но дело в том, что эти предметы состоят из мельчайших частиц. Подчас, если самая малая толика вещества была организована иначе, результат будет иным, может быть, даже принципиально иным. Грубо говоря, балансирует, например, какой-то предмет, выведенный из равновесия. И достаточно совсем незначительного воздействия на ту или иную его сторону, чтобы он свалился направо или, наоборот, налево.

И у человека при формировании его поведения решающей может оказаться мельчайшая деталь. Чуть-чуть его отвлек блик на стекле, чуть-чуть в силу спазма какая-то часть мозга оказалась хуже снабженной кислородом. И вот он собирался на свидание, а вдруг передумал и пошел на вечеринку с друзьями. Наверное, на самом деле различные решения человек принимает в силу еще более мелких и совершенно незаметных обстоятельств и факторов, чем описано выше. По сути, эти мелкие детали пока невозможно точно описать и воспроизвести. Это значит, что при внешне одинаковых условиях живые существа могут вести себя по-разному. Мы можем измерить объем воды (один литр), измерить ее температуру (сто градусов), оценить кинетическую и потенциальную энергию. Но совершенно не способны создать два самостоятельных литра воды, в каждом из которых молекулы были бы изначально расположены одинаково и дальше точно так же двигались бы одинаково.

Так, может быть, в этом и заключается разница между живым и неживым? Неживым мы называем все то, что изменяется в силу достаточно предсказуемых по нашим меркам процессов. Камень падает вниз. Он может по дороге немного перевернуться, может нагреться, разогнаться. Но не может начать беспричинно вращаться. А если начнет вращаться, то мы в состоянии проанализировать обстановку, в которой это произошло, и найти причину.

А рядом из окна выпали два человека. Один падает и громко кричит. А другой падает и не кричит. Но машет руками. В чем разница? Можно точно сказать, что человечество на современном этапе не способно докопаться до истинных исходных, первичных причин этой разницы.

У живых существ имеется механизм, который позволяет им принимать принципиально различные решения, имея в качестве мотива совершенно неуловимые причины. А у камня такого механизма нет. Его решения – это достаточно прямолинейная зависимость между причиной и следствием. У живых организмов иначе. Этот механизм у живых существ представляет собой сложный клубок органических соединений, организованных по определенной системе. В результате достаточно незначительная разница во входящей информации (в исходных условиях) вызывает различные решения. А мы с вами эту разницу воспринимаем как свободу воли, полагая, что она объективно существует. Но не исключено, что на самом деле это совсем не так.    

Кстати, подчас мы с вами и в отношении казалось бы заведомо неживых предметов полагаем, что, может быть, они все-таки как бы живые, но непонятные нам. Говорим о живой воде, ждем знаков от каменных идолов, ищем живой смысл в явлениях природы.