Развязка
Наконец Вася закончил все дела в Америке и вернулся в Москву. Он пришел в комитет, довольно небрежно поздоровался со мной и тут же уединился с Аверчевым в его кабинете. Мне, понятное дело, не было охоты за ним следить. Тем более что обо всех передвижениях и телодвижениях Аверчева и Васи я знал со слов других сотрудников аппарата. Те наперебой прибегали ко мне и докладывали то, что видели и слышали. Оно и понятно: того и гляди власть в комитете сменится, к рулю встанет какой-то новый человек. И еще неизвестно, чем все это кончится для каждого из сотрудников.
Вот, наконец, ко мне забежала и Ирина Пасенчук: "Владимир Николаевич! Только что Вася и Аверчев вернулись из управления кадров. Что-то там случилось! На них обоих лица нет! И они сразу же бросились к Лукину. Что произошло? Что-то там не получается? Что, Лукин не может назначить его руководителем аппарата?".
Ирине Пасенчук нельзя было отказать в проницательности. Однако если эта "двойка" успела сходить к кадровикам, значит, тайна с приказом уже больше не являлась никакой тайной. И мне ничего не оставалось, как немного насмешливо скривив губы, рассказать Ирине про трудовое законодательство и про установленные в нем правила. Про Митрофанова и подписанное им письмо я рассказывать не стал. Еще неизвестно, что сказали в кадрах Аверчеву. Не исключено, что тоже сослались только на трудовое законодательство.
Я просидел на своем месте допоздна, но никто меня никуда так и не вызвал и никаких объяснений не потребовал. Что означало только одно: Лукин, Аверчев и Василий просто утерлись и смирились с поражением. Ясно, что там было очень бурное обсуждение. Но точно так же было ясно, что ничем плохим в виде оргвыводов для меня это обсуждение так и не кончилось.
Так оно и оказалось на самом деле. На следующий день я, как ни в чем не бывало, зашел с самого раннего утра к Владимиру Петровичу и начал докладывать новые документы. При этом украдкой поглядывал на него. А тот просматривал документы и никак не давал понять, что он думает по всему этому поводу. Было понятно, что Лукин был в ярости. Но какой дипломат! Глазом не повел! Хотя все-таки немного повел. Уж очень он долго рассматривал документы, подготовленные мной на подпись. Он их крутил и так, и эдак. Наверное, Лукин еще раз раздумывал, устроить этому наглецу Трофимову головомойку, или нет. Однако документы, в конце концов, подписал. И молча протянул их назад. Что означало только одно: вопрос о письме Митрофанова был уже заранее закрыт без обсуждения со мной.