А тут на обочине вдруг образовалась парочка девиц. Сразу видно, довольно симпатичные, где-то даже похожие друг на друга. Стоят, не голосуют. Как будто ждут кого-то. Шапок на головах нет, хотя не лето. Картина была, прямо скажем, немного странная. Раннее утро, суббота, пустынное место на шоссе. Хорошее зимнее утро. И вдруг эта парочка. Не успел я как следует удивиться, как поодаль увидел еще пару таких же девиц. Потом еще и еще. Откуда они тут, такие красивые и в таком количестве? Стоят на обочине, а за ними просто лес, никаких строений даже и в помине нет. Может, за лесом какой-нибудь молокозавод или ферма? Кончилась утренняя смена, и девочки голосуют, чтобы уехать домой на попутке? Ей-богу, я не мог придумать никакого разумного объяснения только что увиденному феномену. В целом девицы стояли на протяжении не менее километра. Штук сто, наверное, не меньше. Сначала первая парочка, которую я только что описал. Подальше вторая. Потом пары расположились погуще. Еще гуще, просто одна рядом с другой. А потом все реже, реже. И, наконец, отдаленная парочка, совсем в удалении от всех.

   Все, девки кончились! Мы со Стасом сидели с открытыми ртами. Наши старшие товарищи, однако, даже глазом в сторону девиц не повели, а продолжали говорить о своем. Не заметили? Или знают что-то такое, что я не знаю? И для них это обыденное дело? А мне эти дамочки просто покоя не дают. Откуда же они тут в таком количестве, стоят строго попарно и к тому же в такой ранний час? Ответ пришел неожиданно. Мимо промелькнул километровый столб. На нем было что-то слегка поболее ста километров. Я вдруг враз все сообразил. Девок сомнительного поведения высылали за сотый километр. Но жить-то им надо как-то! Вот они в субботу в такую рань и выползли на шоссе. Кому надо, тот, конечно, знает про это. Подъедет сюда. Скорее всего, тоже из Москвы, откуда же еще? Но в отличие от нас притормозит, выберет то, что ему понравится, и привет, развлекайся в свое удовольствие. Кстати, когда мы ехали назад, я голову свернул, выглядывая кого-нибудь. Но никого на этот раз на дороге не было. Однако это уже было в достаточно поздний час. Видно, тут было свое особое расписание, которое знали те, кому положено.

   Вскоре после этих девок мы доехали и до мест нашей охоты. Заехали через ворота в гарнизон, где нас уже встречал командир части. Накоротке поговорили с ним, оставили часть вещей в выделенном нам гостевом домике и стали перегружаться в другие машины. Это тоже были армейские газики, один старого, один нового образца. Довольно быстро собрались, завели моторы и сразу – в лес, на охоту.

   При рассадке охотников нашим генералам пришлось маленько потесниться. В каждый газик село по шесть человек, не считая водителей. Нас, из Москвы, было пятеро. К нам еще добавились три егеря, а также начальник гарнизона и его три заместителя. Впрочем, когда речь идет об охоте, комфортом подчас приходиться жертвовать. Однако наше со Стасом положение все-таки улучшилось. Мы были частью гостевой команды и поэтому могли претендовать на какие-то пусть хоть малые, но поблажки. В результате на задние откидные сиденья забрались заместители местного начальства, а мы, хоть и в тесноте, но разместились уже на заднем сиденье газика.

   Для начала стали объезжать по лесу просеки. Эти просеки делили всю территорию леса на большие квадраты. Мы выбирали квадрат и медленно его объезжали. На передней машине сидел егерь, который и руководил всем нашим действом. Он считал входящие в квадрат следы лосей, а также выходящие следы. Задача непростая. Частично следы были просто старые. Тут было надо остановиться и посмотреть. Посмотрели – поехали дальше. Егерь считает следы, мы считаем следы, все считают следы. Эта математика через какое-то время нас окончательно запутала. К тому же, как я подозреваю, мы своей ездой почти по бездорожью, с ревущими двигателями, особенно когда газики хорошо увязали в снегу, спугивали из каждого очередного квадрата всю живность, которая там еще была. В результате мы ехали по одной стороне лесного квадрата, а зверье, я так думаю, во все лопатки драпало от нас по другой. Через какое-то время мы прибывали к месту их бегства и начинали тщательно считать следы тех, кто на самом деле был уже далеко.

   Наверное, более продуктивно было бы обходить эти лесные квадраты на лыжах. Все-таки зима, снег, и лыжи были бы достаточно быстрым и одновременно тихим средством передвижения. А нам предоставили машины, как я полагаю, только потому, что приехали московские генералы. Вроде бы как-то негоже не обеспечить их транспортом. Хотя я должен отметить, что в некоторых случаях при подобных обстоятельствах все-таки можно воспользоваться и машиной. Например, когда егерь объезжает свои угодья на машине. Или когда идет заготовка леса. Или когда охотники используют дорогу, по которой достаточно часто ездят машины. В таких случаях зверь действительно привыкает к шуму машин и никак не ассоциирует его с угрозой для собственной жизни. Но это достаточно редкий случай. Более того, обычно зверь вообще настроен избегать лишних встреч, даже если они заведомо не грозят ему неприятностями. И на всякий случай старается без нужды не приближаться к другим живым существам, сопоставимым с ним самим по размеру. А если такие существа издают достаточно громкий шум, это значит, что они могут быть как раз большими.

   Наконец все наши подсчеты входящих и выходящих следов окончательно надоели и егерю, и нам. Машины остановились, народ стал совещаться. Организовать уверенный загон никак не получалось. Загон – это время. За день можно сделать всего три, от силы четыре загона. Отважиться на загон – значит потерять треть дня. А вдруг неудача? Все эти разговоры кончились тем, что егерь окончательно взял власть в свои руки и велел всем собрать ружья и зарядить их. Если с ходу наскочим на лосей – выскакивать из машин и стрелять!

   Хорошо другим охотникам, у них двустволки. Поставил на предохранитель, и порядок. Выскочил, приложился, тут же щелкнул предохранителем, и, пожалуйста, стреляй. А у меня уже описанный автомат, МЦ-21-12. Красивый такой аналог американского ремингтона. Досылать патрон в патронник страшновато. Вдруг тряхнет на кочке, да что-нибудь соскочит внутри? Вот уж все бы обрадовались, если бы я затеял стрельбу из автомата внутри машины!

   Меня посадили в передний газик, причем на переднее же сиденье. Наверное, это предполагало, что я первый из всей честной компании должен был увидеть дичь и подстрелить ее. И вот мы едем потихоньку, буксуем в глубоком снегу, при этом вовсю крутим головами, смотрим на лес, вдоль просек.

   Вдруг справа впереди нас среди стволов мелькнуло тело здоровенного лося! Мы его только что спугнули, и он во всю прыть драпал, мелькая между деревьями. В голове у меня вмиг промелькнула вся картина, как надо было бы действовать. До зверя метров пятьдесят, но он быстро уходит, скрываясь за стволами деревьев. Надо еще вылезать, цепляясь за все что ни попадя. Газик-то довольно тесноват. А на мне еще одежды как на капусте. Ружье тоже надо вытаскивать, да так, чтобы никого из охотников не подстрелить сгоряча. После этого приземлиться на ноги, вскинуть ружье, передернув, кстати сказать, затвор, прицелиться и наконец выстрелить. Да лось уже будет к тому времени за километр!

   Мы остановились. Кто-то стал меня ругать, что надо было не зевать. Ругали не злобно, а скорее так: «Ну, что же ты? Стрелял бы уж!» – «Ну, а что?» – отвечал я, разводя руками. – «Куда тут стрелять? Если бы хоть какое-то открытое пространство было, еще понятно. А тут густой лес. Да я его вообще почти не видел, только какое-то мелькание!» В общем, поговорили-поговорили и поехали дальше. Теперь я уже ехал где-то сзади, вместе с отцом.

   Вдруг передний газик резко остановился. В чем дело? Я закрутил головой во все стороны, но ничего не увидел. Из газика посыпались охотники. Все они как один стали вскидывать ружья и палить почем зря куда-то налево. Мы тоже остановились и выскочили. Правым краем глаза я увидел, как отец поднял свое ружье, прицелился и ударил дуплетом. Я посмотрел, куда он стрелял, но ничего не увидел. Я вообще ничего не видел. Все стреляли куда-то, а я никой дичи не видел ни в каком виде. Это, конечно, не значило, что я был особо бестолковый. Просто лес перед нами был неоднородный. Его разделяли прогалины, которых сначала было даже и не разглядеть. Судя по всему, именно благодаря им и удалось подъехать к лосям (а это были именно они) на расстояние выстрела. Мы издалека не могли видеть лосей, которые стояли в этих прогалинах. А они не видели нас, хотя наверняка слышали. Когда первый автомобиль попал в створ прогалины, лосей стало видно как на ладони. Причем настолько неожиданно для них самих, что они не успели мгновенно скрыться.

   Но все это я осознал чуть позже. А тут не было времени для рассуждений. Надо было стрелять, если будет возможность. Я поднял к плечу свой автомат и стал вглядываться в лес. Наконец я увидел, как вдалеке, между деревьями мелькали лоси. До них было по любой мерке далековато, уже метров двести. И, самое главное, они мелькали как кролики в траве. Прицельно стрелять было совершенно невозможно.

   Вдруг намного левее, метрах в ста пятидесяти, я увидел лося, который медленно вышел из кустов. И встал как вкопанный, ко мне правым боком. Я стал прицеливаться. «Что же он не бежит?» – промелькнуло в голове. Эта мысль чуть-чуть замедлила мои действия. В результате я не выстрелил навскидку, а чуть-чуть промедлил и в результате, видимо, получше выцелил. Наконец мягко нажал спусковой крючок. Грянул выстрел. Лось дернулся (Я что, попал? На такой немыслимой дистанции?), тронулся с места и неторопливо побежал в сторону. Так попал или не попал? Я этого никак не мог увидеть. Тот однако проскакал всего метров пятьдесят. Потом приостановился. И вдруг всем телом рухнул на землю. К нему ринулись наши охотники. Побежал и я, хотя не слишком проворно. Быстрее всех, однако, побежал Стасик. Бежал он шустро, вздымая снег, и мне как-то сразу расхотелось с ним соревноваться. Он первый подскочил к лосю, приложился к ружью и с ходу в упор выстрелил ему в голову.

   Дальше можно было никуда не бегать. Я тут же перешел на шаг. Кто-то продолжал бежать, другие так же, как и я, спокойно зашагали. Когда наконец мы все подошли, лось неподвижно лежал на земле. Из раны в голове текла густая красная кровь. Чуть-чуть она пульсировала. Неужели сердце еще бьется?

   – Надо перерезать горло! Только подходите сзади, а то может лягнуть, осторожнее, – это советовал кто-то из бывалых охотников, ни к кому конкретно не обращаясь. Но сам горло резать не пошел. И не потому, что не мог или не имел ножа. Просто обычно горло перерезает тот, кто застрелил дичь.

   Я не удивился, когда свой нож выхватил Стас. После его такой энергичной пробежки и стрельбы по дохлому лосю в упор в голову это было совсем не удивительно. Стас не глядел ни на кого из нас. Хотя, наверное, глянуть следовало. Похоже, он первым стрелял в это животное. Но явно не один. Иначе отчего лось стоял, а не бежал? Видимо, был уже подранен. А теперь кто именно должен горло резать, Стас? Если бы он глянул вокруг, то, скорее всего, именно этот вопрос и прочитал в наших глазах. В моих уж точно. Но вот не глянул. А со своим ножом осторожно обошел лосиную тушу, помедлил и наконец подобрался к шее сзади. Да, тут его уж точно никто не лягнет, можно не опасаться! Особенно с дыркой в голове, проделанной из двенадцатого калибра с расстояния в полметра.

   Стас приставил свой ножик к горлу поверженного зверя и начал его пилить. Но не тут-то было. Нож скрипел, но не прорезал горло ни на сантиметр, как будто это была не кожа и мясо, а что-то совсем другое, плотное и исключительно прочное.

   – Ты не так режешь! Так ничего не разрежешь!

   – Да у меня нож как бритва, сталь Золинген, что хочешь разрежет! – выкрикнул Стас в ответ, не поднимая головы, и продолжал свое пиление, при этом действуя ножиком как ножовкой. Все молчали, а Стасик все пилил и пилил, и все без толку.

   – Ты приставь нож острым концом к горлу в районе сонной артерии и ударь по ручке. Тогда проколешь шкуру и перережешь шею!

   Наконец Стас понял тщетность своих попыток и всю беспомощность его знаменитой стали. Он перестал пилить, примерился, приставил нож к горлу и ударил по ручке. Вопреки ожиданиям и эти действия не принесли успеха. Стас наконец оторвался от своей жертвы, поднял голову и стал оглядывать нас с немым вопросом.

   – Бей сильнее, со всей силы бей, черт тебя возьми!

   Ну, такой совет уже означал, что если и тут наш герой оплошает, его сейчас сменят более опытные и умелые товарищи. Намек был очень ясным. Стас его понял, еще раз приставил нож к горлу и стал дубасить по ручке кулаком как молотком, наращивая силу своих ударов. Эта тактика наконец принесла свои плоды. После очередного удара нож вдруг прошел через шкуру и сразу глубоко вошел в горло. Оттуда по лезвию хлынула кровь. Она стала разливаться по белому снегу вокруг горла, образуя дымящуюся маслянистую и одновременно вязкую лужу.

   Стас потащил нож из раны, но тот теперь не очень вылезал обратно. Наконец это удалось. Стас помедлил, потом обтер его о шкуру лося и начал заталкивать в ножны.

   На мгновение воцарилась пауза. Надо было решать, кто именно застрелил этого лося. Кто резал горло и стрелял в голову, когда лось уже лежал, было понятно. Но кто попал первый? Точнее, кто нанес действительно смертельное ранение? Стали осматривать тушу. Собственно говоря, осматривать было нечего. Лось упал так, что сторона, которой он стоял к нам при стрельбе, оказалась наверху. И все попадания были хорошо видны невооруженным глазом. Вообще-то, кроме дыры в голове, на туше имелись еще две раны. Обе на правой части груди. Одна дырка повыше, другая пониже. Нижняя какая-то кровавая, разбившая края раны. А верхняя бескровная, как будто проткнутая толстым прутом.

   Стали выяснять, кто именно стрелял. Оказалось, что всего два человека – Стас и я. Причем я стрелял по уже стоявшему лосю. Видимо, его уже ранили, но не смертельно. Вот он и остановился. А после второго попадания он уже и упал. То есть оно было смертельное. Кто нанес последний смертельный удар – тому принадлежит и добыча.

   Меня спросили, куда именно я целился. Ребята хотели выяснить, какое из попаданий я считаю своим. Конечно, нижнее попадание было более удачным. Но ткнуть в него я не мог, слишком это выглядело бы как притязание на добычу. В результате я положил ладонь точно посередине между дырками. Меня спросили еще раз, пытаясь заставить сдвинуться с этой середины, но я стоял на своем.

   Стали опрашивать других участников эпизода. Кто-то горячо заговорил, что после моего выстрела лось не просто сдвинулся с места, но и захромал. Это тянуло на нижнее попадание, ближе к суставу.

   Сам я тоже думал, что нижняя дырка моя. Я целился точно в середину груди. Видимо, из-за значительного расстояния пуля немного отклонилась вниз. Тем более было понятно, что верхняя пуля была медленная. А нижняя – быстрая. Она не проткнула тело, а разбила его. Это явно подходило под мои патроны. У моего автомата ствол был существенно длиннее, чем у обычного ружья. То есть скорость пули – побольше. Более того, я снаряжаю свои патроны сам и не пользуюсь заводскими. При этом кладу побольше пороха на автоматику – так положено. Ведь в автомате часть энергии заряда уходит на перемещение затвора. Значит, надо компенсировать. Мало того, я из своей «пушки» стрелял подкалиберными пулями – шестнадцатым калибром в полиэтиленовом контейнере вместо двенадцатого. Двадцать восемь грамм в пуле вместо тридцати двух – это тоже дополнительная скорость.

   Однако я явно молчал и не претендовал на первенство. Охотники еще маленько поговорили и присудили лося моему молодому другу. Что-то в груди у меня шевельнулось, типа чувства несправедливо обиженного, но не сильно. Умом я понимал, что тут правило последнего эффективного выстрела не очень применимо. Важно было остановить лося, серьезно его ранить. Этого удалось добиться первым попаданием. На это попадание я никак не мог претендовать.

   Вообще, на охоте существуют свои правила, как определить, кто именно убил дичь. Основной принцип – это последний эффективный (смертельный) выстрел. Например, сбили утку, но не насмерть. Она упала в воду, но еще трепыхается и того и гляди уплывет. Охотник, который ее подбил, стреляет по ней уже на воде, но дистанция великовата, дробь рассеивается, профиль цели минимальный, добить никак не удается. А утка потихоньку гребет в кусты. Я описываю живую ситуацию, свидетелем которой был сам. На воде на лодке немного в отдалении плавают другие охотники. Стрелок с берега начинает им орать, чтобы они подплыли и подняли утку. Они, однако, не очень-то и торопятся. Дело в том, что ситуация спорная. Охотник на берегу явно считает, что утка уже почти убита. Надо просто подплыть к ней, схватить и положить в лодку. А потом отдать ему. Однако охотники в лодке так не считают. Им надо метров сто пятьдесят, а то и двести еще плыть к утке. А она потихоньку все гребет к кустам. Надо ее вылавливать. Она может начать нырять. И что, вот так бегать за ней на лодке и ловить голыми руками? Это может и не получиться. Надо будет стрелять и добивать. Но в таком случае это уже добыча человека, который стрелял последним.

   Именно так в том случае и случилось. Лодка в конце концов подплыла. Но утка стала удирать особо активно. Пришлось выстрелить. А потом завязалась дискуссия. Люди в лодке резонно указывали, что они могли бы и не подплывать. Иди, вытаскивай свою утку сам. Раздевайся, проплыви свои восемьдесят метров, поймай утку голыми руками, и она твоя. Ах, не хочешь? А нам пришлось не только грести, но и добивать твою дичь. Так чья она в таком случае?

   Применительно к нашему лосю такая логика не вполне подходила. Конечно, последним в голову стрелял Стас. Но тут всем было ясно, что это был необязательный выстрел. Лосина так грохнулся оземь, что дальше он явно не собирался бегать. А вот до моего выстрела очень даже мог куда-то удрать. Выходило, что мой выстрел, по существу, последний. Однако вдруг уже первый выстрел был смертельным? Тогда и первый стрелявший мог претендовать на лося. Вот поэтому и произошло выяснение, кто куда стрелял и кто куда попал.

   Я, может быть, в той ситуации слишком деликатничал. Можно было сказать про свои подкалиберные пули и особые патроны. Тогда нижнее попадание было бы признано за мной. И лось был бы мой. Но что это меняло? Слава победителя? Ну это не то, из-за чего следовало напрягаться. В любом случае у нас была коллективная охота. Лося делили поровну, а пальму первенства присваивали только одному охотнику. Конечно, это был повод потом поговорить за столом. Но и только. Еще на шапку можно было приладить ветку – знак, что это именно ты завалил зверя. А тут к тому же был человек, который явно изначально претендовал на то, что именно он подстрелил лося. Стас. И мне совсем не хотелось хоть в какой-то форме вступать с ним в соревнование на этой почве. Именно поэтому я и был осторожен в своих претензиях на окончательный выстрел.

   Однако охота еще не закончилась. Кто-то из сопровождавших остался у лося, а мы пробежали по следам остальной лосиной группы. К нашему удивлению, мы вдруг обнаружили следы крови. Стали разбираться, кто тут стрелял. Получилось, что мой отец. Выходит, попал! Один из охотников пробежался по следам этой крови. Однако минут через пять он вернулся разочарованный. Следы крови пропали. А, судя по следам, все лоси бежали одинаково быстро. То есть получалось, что ранение легкое, преследовать не имело смысла.

   Тогда егерь предложил разделиться. Два его помощника, плюс один человек из команды местного начальника, должны пойти по следам ушедшей группы лосей. Их задача – толкнуть эту группу дальше. То есть сыграть роль загонщиков. Все же остальные должны были встать в цепь в предполагаемом месте отступления лосиного стада и ждать его там.

   План был немедленно одобрен. Да и чего тут спорить? Преследовать неподраненных животных было явно бесперспективно. Конечно, они будут уходить, не подпуская на выстрел. А вот загон мог оказаться достаточно успешным, если мы угадаем место перехода лосей через просеку.

   По команде егеря вся наша оставшаяся группа быстро вскочила назад в машины и мы полетели вперед – обрезать остальных лосей. Через километра три машины повернули налево. Мы почти на ходу соскакивали и становились в цепь. Я в ней оказался первым, ближе всех к перекрестку. Лоси уходили вглубь леса. Поэтому шансов, что они выйдут на меня, почти не было. Это понимали все. Конечно, понимал и я. Меня сюда поставили потому, что я уже стрелял по лосю и уже попал. К тому же я мог в самом начале выскочить из машины и выстрелить по самому первому лосю. Но замешкался и не сделал этого. Ну теперь не жалуйся и стой с самого края цепи охотников. Другой раз будешь поразворотливей!

   Наконец все встали в цепь, затихли. Вдали через какое-то время послышался шум, который поднимали загонщики. Я тем временем промерил секторы обстрела, просто прикладываясь к ружью. Не тянет ли одежда, не мешают ли перчатки, удобно ли достать дополнительные патроны из кармана. Все было удобно, и я продолжал стоять на номере, стараясь даже глазами не делать лишних движений.

   В это время мне послышался какой-то холопок в отдалении. Выстрел, что ли? На хороший выстрел это не было похоже. Так, что-то совсем глухое. Как будто резко закрыли крышку на большом погребе. Может, и правда в субботу где-то рядом ведутся строительные работы? Я старательно прислушивался, но больше никаких аномальных звуков не уловил. Лес стоял полностью безмолвный и недвижимый. «Наверное, строительные работы», – наконец решил я сам для себя и выкинул это происшествие из головы. Однако по окончании охоты я его припомнил.

   Сейчас же я стоял весь в напряжении и готовился к встрече с нашими лосями. Для себя я, как всегда в подобной ситуации, решил, что если лось выйдет на меня, буду стрелять в упор, на самой минимальной дистанции. Я слышал много рассказов опытных охотников о том, что психологически очень трудно выдержать паузу и открыть стрельбу на минимальном расстоянии. Людям всегда кажется, что зверь подошел уже совсем в упор. Они стреляют и, конечно же, мажут – до цели-то на самом деле еще далеко! А по уму надо было дождаться, когда лось не только подойдет к линии стрелков, но и начнет ее проходить. Вот тогда самый верный момент для стрельбы – и расстояние невелико, и пули пойдут не в загон.

   Все эти рассказы в свое время серьезно на меня повлияли. Для себя я давно твердо решил, что не отношусь к таким слабонервным и буду стрелять на самом минимальном пределе. Что я с переменным успехом на той или иной охоте и делал. А сегодня, может быть даже смогу пропустить лося и ударю чуть в угон, что мне, сказать честно, никогда раньше не удавалось.

   Пока я так сам с собой примерялся и сам себя настраивал, вдруг вдали как будто что-то мелькнуло между стволами деревьев. Однако тотчас стало ясно, что это мне просто померещилось. Больше никакого движения видно не было. Весь лес стоял в полной тишине, и никакого движения не было ни видно, ни слышно. На всякий случай я все-таки медленно-медленно поднял ружье и замер. И чтобы не выдать себя, уставился в одну точку где-то вдали. Как это ни странно, но зверь запросто может увидеть движение даже относительно небольших глаз на очень значительном расстоянии. Весь охотник замаскирован как надо, закамуфлирован. Вот только водит глазами слишком активно. И не надо в таком случае удивляться, что дичь обойдет его стороной.

   Такое мое замороженное стояние продолжалось, наверное, минут пять, никак не меньше. Рука стала уставать, ствол ружья стал медленно-медленно ползти вниз. Неожиданно я уже ясно расслышал треск сучка. Точно в направлении линии моего прицеливания. Я напрягся как струна. Неужели? Наконец-то! Треск становился все сильнее. На меня явно кто-то шел, даже скорее ломился по лесу. Стали мелькать более ясные тени. Наконец стало понятно, что это два лося. Их было видно, несмотря на достаточно густой лес. Они шли как два стальных тарана. Мелкие деревья как щепки летели в разные стороны. Все ближе и ближе. Эту картину я до сих пор помню исключительно ясно. Звери именно разметывали лес. Как стальной таран.

   Наконец из-за ствола здоровенной ели высунулась огромная звериная морда. Лось шел прямо на меня. Я стал выбирать точку и прицеливаться. Возникло чувство, что дистанция настолько коротка, что я могу прицелиться и попасть с точностью до размеров ладони. То есть так можно целиться на расстоянии метров десяти. «Но тут не десять же метров до этого лосины?» - промелькнуло у меня в голове.

   Все это на самом деле длилось лишь миг. Я уперся мушкой прямо в ключицу лося и плавно нажал спусковой крючок. Ударил выстрел. Лось вздыбился, резко развернулся и рванул по лесу вправо и вдаль от меня. Я же вел ствол за ним, прицеливаясь в переднюю часть груди, и, невзирая на деревья, методично нажимал спусковой крючок. Куда попадет, туда и попадет! Выбирать просветы между стволами было совершенно невозможно. Какой-нибудь выстрел авось достанет моего лося. Тем более, что у меня в магазине было не два патрона, а целых пять. Экономить было совершенно ни к чему.

   После первого выстрела я успел сделать еще три. За это время лось проскакал метров пятьдесят. Вдруг он с размаху всей тушей ударился в здоровенную лесину, остановился, замер, стал валиться на задние ноги и наконец целиком рухнул на землю.

   Второго лося видно не видно. Однако вскоре справа от меня достаточно близко послышались выстрелы, крики. Потом еще выстрелы, на этот раз совсем далеко. Подстрелили моего второго лося? Или упустили? Если стреляли далеко, значит ушел. Выходит, следующий за мной охотник промазал. Или лишь слегка подранил.