Пиво опять кончилось. Я опять тихонько встал и пошел за добавкой. При этом решил в этом важном вопросе проявлять твердость и принципиальность. И принес опять только две бутылки. На этот раз Капица уже следил за мной. И прибытие пива было зафиксировано как надо.

   Несмотря на это, Михаил Степанович не изменил свое отношение к этому напитку. То есть в течение минут десяти выхлебал и новую порцию. Единственно, ему еще немного помог мой Рыбаков. Все остальные были заняты беседой, водкой. И не пытались претендовать на пивную порцию. Впрочем, как я полагал, ящика хватило бы на всех. Все-таки двадцать четыре бутылки по пол-литра, всего аж двенадцать литров. Не так уж и мало.

   Самое удивительное – это то, что Капица налегал не только на пиво. Он потихоньку приложился и к коньяку (тот был отменного качества), и к виски. Да и к водке. То есть смесь выходила просто гремучая. Когда я осознал, то в общем-то даже испугался. Ничего себе будет история, если этот деятель международного движения помрет от перепоя на моей же даче.

   Одновременно меня посетило и иное соображение. А что, если Капица раскусил мою хитрость с пивом и решил меня перепить? То есть собрался пить до тех пор, пока у меня не кончится пиво? Чтобы поставить меня в неудобное положение и чтобы отучить от подобных деревенских уловок? А что, очень даже может быть! Такой вариант я очень даже не исключал. Но мне было интересно, как это можно выпить вместе с коньяком и виски еще и десяток литров пива? Нет, дорогой Михаил Степанович, в этом соревновании вам не победить!

   К сожалению, оказался прав именно я. Нет, «скорую помощь» вызывать не пришлось. Но дипломат и китаевед в одном лице вдруг на каком-то этапе замедлил свою речь. Потом вовсе замолчал. Все это через какое-то время заметили и остальные участники трапезы, и за столом повисла тишина. Наконец Капица с трудом поднял свою буйную голову и, не глядя ни на кого, пробормотал что-то себе под нос. У него даже не было сил, чтобы ясно сказать, что именно он имел в виду.

   Впрочем, и без слов было ясно, что гостям пора бай-бай. Гулянка враз закончилась. Я, а также сам Веселов кинулись к Капице, чтобы перетащить его в кровать. Это было очень своевременно. Силы оставили бойца, и он был готов рухнуть на пол и заснуть тут же, на месте, прямо под праздничным столом.

   Но я не мог допустить такого безобразия. Мы вцепились в грузное тело и поволокли его в постель. Голова нашего гостя висела, ноги безвольно волочились по полу. Он был просто труп, только что дышал. И то с трудом.

   Оказалось, что и мой Рыбаков нализался в полной мере. Его, правда, тащить не пришлось. Но вид у этого деятеля тоже был под стать хорошему вытрезвителю. Я тут же некстати припомнил фразу из кинофильма: «На халяву пьют даже язвенники и трезвенники! Ха-ха-ха!» Интересно, как мы завтра поедем на охоту? Ведь дорогие гости совсем лыка не вяжут. Им отсыпаться придется до следующего вечера, не то что стрелять по уткам. Впрочем, как говорят, утро вечера мудренее. И я не стал грузить себя сложными расчетами на следующий день. Проснемся и посмотрим, что будет.

   Я улегся на свою подушку. Перед глазами стояли сценки только что прошедшей пьянки-гулянки. Рассказы приехавших дипломатов были, надо сказать, на редкость неинтересными. Какая-то беспрерывная попытка себя похвалить. Но, в конце же концов, они приехали не совсем к деревенским жителям. Мой Веселов, слава богу, рядом со Сталиным кое-что успел в жизни увидеть. Что и Капица, я думаю, не видал. Да и я все-таки тоже работал в том же внешнеполитическом ведомстве, хоть и на младших должностях. И тоже кое-что знал как о дипломатической службе, так и о личной и служебной жизни обоих дипломатов, почтивших нас своим присутствием. Врали бы, да не завирались.

   Неожиданно еще одна мысль проникла в мою голову. А может быть, напрасно я хитрил с этим пивом? Сколько, кстати, осталось невыпитого пива? Кажется, бутылок восемь-десять? Может быть, наш уважаемый Капица при любом раскладе насосался бы до зеленых чертиков? Не зря ведь говорят, что дипломаты почти все – просто записные алкоголики. Такая уж специфика работы. Может, наш Михаил Степанович по-любому был намерен назюкаться в стельку, а все мои хитрости были излишней суетой? С этой крамольной мыслью я и заснул в ту ночь.

   К моему удивлению утром на охоту смогли встать все, в том числе и ответственные дипломаты. Хотя было совсем рано, чуть не в четыре утра. Вообще-то, по всем признакам это было никакое не утро, а самая что ни на есть ночь. Но уж так принято говорить, что раннее утро.

   На свежий воздух постепенно выползли все. Среди них были и Капица с Рыбаковым. Вид у них был довольно помятый. Но ведь встали, смогли! Я не мог сдержать ни удивления, ни радости. Радости, потому что выходило, что мероприятие не срывается. Значит, дипломатическая охота сегодня состоится.

   В наш залив надо было ехать на катере. Обычно мы его спускали из эллинга по специальным рельсам. Это была довольно длительная процедура. Катер лежал в специальной тележке, называемой кильблок. А тележка двигалась на колесиках по двум рельсам. Протяженность всего пути от эллинга до воды составляла метров десять. Но вся конструкция весила довольно много, на руках эту операцию было не проделать никак. Нужна была специальная лебедка, которая сматывала или наматывала трос, прикрепленный к кильблоку. Эта лебедка была самодельной и работала с черепашьей скоростью. Весь спуск лодки занимал полчаса, не меньше. Это всего десять метров!

   Учитывая все эти штучки, мы спустили катер заранее, еще вечером. Это было, в общем-то, рискованное дело. Ночью, особенно в субботу или в воскресенье, по Волге вовсю рыскали ворюги. Подплывали тихонько, перекусывали цепь и утаскивали лодку восвояси. Так что мы своим катером рисковали. Проснулись бы утром, а катерка-то и нет! Однако в тот раз обошлось. То ли мы шумели слишком, поглощая водку с пивом. То ли просто у ворюг руки до нас не дошли. Но катерок наш они не решились стырить.

   Быстрый завтрак – перекус, и все со своими ружьями и рюкзаками пошли забираться в катер. Оказалось, что нас было пятеро. Причем не самого маленького веса. Я весил свои семьдесят килограмм. Сам Веселов был где-то за девяносто. И Капица был не меньше по весу, если не больше. Еще Рыбаков, да и Вовка Власов. Короче, явно выходил перегруз. Но кто мог это предвидеть?! Катер-то у нас был всего один. Так что уж сколько весили, столько и весили. Не высаживать же кого-то на берег!

   Этот самый перегруз грозил одной простой проблемой. Катер мог не выйти на глиссирующий режим. А это значило, что наша скорость передвижения резко снижалась. И это было очень нежелательно. Дело в том, что обычно такие катера быстро перемещаются по воде. Настолько быстро, что можно игнорировать скорость других больших судов. Просто принимать их как стоящее на месте, то есть просто как неподвижное препятствие. И соответственно передвигаться, на учитывая возможность столкновения. А если не глиссировать по воде, а тащиться потихоньку, разрезая толщу воды всей тяжестью катера, то это уже совсем другое плавание. По совсем другим правилам.

   Перегруз, к сожалению, не замедлил сказаться. Как только все забрались в катер, я сел на мотор, рванул за трос, маленько прогрел. И наконец включил передачу. Сначала заднюю. Мы медленно отошли от причала кормой вперед. Потом чуть прибавил газа и врубил переднюю. Катер вздрогнул, замер и пополз вперед. Я вывернул руль и направил катер на выход из нашего маленького заливчика.

   Итак, вся наша компания двинулась навстречу приключениям. Которые не заставили себя долго ждать. Как только мы выровнялись и пошли вдоль берега, я дал полный газ. Мотор взревел. Катер стал набирать скорость. Он все набирал и набирал ее. Но на глиссирующий режим все не выходил и не выходил. Мы, конечно, все равно плыли, и довольно быстро, но раза в три медленнее, чем надо. При этом не надо забывать, что все эти события происходили даже не ранним утром, а все еще глубокой ночью. Темень была полная, не видно ничего. Волгу однако на нашем участке я знал неплохо и катер вел уверенно, хоть и в темноте. Проплыть предстояло километров пять.

   Не успели мы выйти из своего заливчика, как произошло вот что – небольшой инцидент. Сам по себе он ничего не значил. Однако, как потом оказалось, на него надо было обратить особое внимание. Судьба подавала мне знак. А я его не увидел.

   Из нашего заливчика надо было поворачивать налево. Я сто раз плавал через горло залива и знал его вдоль и поперек. В том числе, как я полагал, мне были известны и глубины в этом месте. Поэтому в этот раз я вышел на Волгу не через центр горла залива, а немного левее и ближе к берегу. Сказать «ближе» означало, что наша моторка проходила от берега метрах в десяти. И вдруг, к моему удивлению, винт мотора задел дно. То есть мы все ощутили довольно сильный удар, мотор вскинулся и заревел на больших оборотах. Эти обороты означали только одно – была сорвана шпонка винта. В результате винт перестал передавать усилие мотора на воду, а сам мотор без нагрузки, что было вполне естественно, набрал немыслимые обороты.

   Лодка мгновенно потеряла ход. Я заглушил двигатель, попросил подсветить мне фонариком и довольно быстро заменил шпонку. Вообще-то это была отнюдь не простая, а сложная операция. Надо было поднять двигатель из воды, дотянуться до винта, развернуть его в положение, когда была видна дырка, в которую вставлялась шпонка. После этого в дырку надо было вставить специальную выколотку, в другую руку взять молоток и несколькими точными ударами вышибить остатки срезанной шпонки. После этого надо было вытащить новую шпонку, провернуть винт так, чтобы отверстия на нем и на валу двигателя совпали, и вставить туда шпонку, при необходимости пристукнув ее все тем же молотком. Теперь оставалось только разжать ножом торчащие ножки шпонки, чтобы она не вывалилась, опустить двигатель в воду, завести его и продолжить путешествие.

   Это описание довольно точно отражает процедуру замены срезанной шпонки. Некоторые люди вообще могут совершить эту операцию, только пристав к берегу и ремонтируя мотор с суши. Но вот я так много раз в своей жизни срезал о различные препятствия эту злополучную шпонку, что наловчился довольно быстро менять ее на воде, перегнувшись к винту с кормы моторки.

   И в этот раз операция была завершена буквально в считанные минуты. Я дернул шнур стартера, и наша компания двинулась дальше к месту охоты. Но у меня в голове застряло странное ощущение. Лодка не должна была в этом месте доставать до дна. А она достала. Вообще-то это было на самом деле нехорошее предзнаменование. Как бы предупреждение судьбы. Я его почувствовал, это точно. Но к сожалению не понял. Последующие события показали, в чем был зловещий смысл этого происшествия.

   Поскольку на этом участке Волга делает изгиб, я поплыл к заливчику по прямой, но при этом дважды пересекая фарватер. Ночью на Волге тоже ходили суда, но они меня не очень волновали – моторка летела обычно намного быстрее, и их скоростью можно было просто пренебречь.

   Однако в этот раз, как я уже сказал, лодка плыла намного медленнее, и на это надо было делать поправку. Но что значит, делать поправку? Вообще не плыть? А если плыть, то как?

   Короче, никаких таких специальных поправок я делать не стал. Не увидел никакой особой необходимости. Просто поплыл по прямой к охотничьим угодьям. Для этого, как я уже отметил, требовалось пересечь фарватер. Что я и сделал. Долго ли, медленно ли, но реку мы наконец пересекли и оказались у противоположного берега. Теперь Волгу надо было пересекать по косой в противоположном направлении. Тут я вдруг услышал вдали шум винтов какого-то крупного судна, которое нас догоняло. Что было делать, ждать, когда оно пройдет? Но на носу начало охоты, а в лодке мои начальники. Пока будем ждать, рассветет, и охота пропала. Куда уж тут ждать! Конечно же, я направил моторку на противоположный берег. Но предпочел сделать это не по косой, в направлении залива, где планировалась охота, а перпендикулярно течению. В таком случае мы бы пересекли Волгу побыстрее. А там, на противоположной стороне можно было бы уже и проплыть немного вдоль береговой линии.

   К сожалению, самого судна видно не было, а в сигнальных огнях я тогда еще не разбирался. Огни я видел. Но трудно было сказать, как далеко до них. Вроде бы, они были довольно далеко и времени было более чем достаточно для нашего маневра.

   В общем, получилось, что называется, на авось. Я начал свой рейд поперек русла реки, моторка однако еле ползла, а шум приближающегося корабля становился все сильнее. Может быть, мы плыли и не так уж и медленно. Но ситуация складывалась не сильно приятная, в таких случаях каждая секунда тянется по часу. Я нервничал все больше и больше, но ничего поделать уже не мог. Корабля я по-прежнему не видел и поэтому не мог принять обоснованного решения – продолжать плыть дальше или от греха повернуть, пока не поздно, назад. Охотники же в моей лодке, похоже, были заняты своими мыслями. Никто никак не проявлял беспокойства, видимо, в полной мере полагаясь на меня. Нашли на кого положиться!

   В общем, я продолжал пересекать Волгу, уже ясно представляя, что дальше может случиться. Мы в полной тьме сталкиваемся посередине широченной реки с баржей, переворачиваемся вместе со всеми своими заместителями министров иностранных дел. И барахтаемся в самой середине фарватера. При этом народ в лодке был еще хорошо подвыпившим с вечера, а я сам не слишком хорошо плавал. Короче, всем – полный каюк. И всех утопил я, выдающийся мореход и охотник.

   На мое счастье, нас заметили на барже и так же, как и я, решили, что ситуация достаточно опасная. На рубке вдруг вспыхнул прожектор. Его луч прорезал кромешную темноту и протянулся поперек курса самого судна, но параллельно нашему курсу. Я это понял как сигнал продолжать плыть в том же направлении, чтобы избежать столкновения. Что я и сделал. Баржа в конце концов прошла у нас за спиной. Когда вспыхнул прожектор, у меня сжалось сердце – до рубки было метров двести. Значит, нос баржи был от нас совсем близко. Опять, что ли, я искушал судьбу? Как я вообще со всеми этими историями дожил до своих лет? Вот уж была бы забава утопить собственное начальство по дипломатической линии! Но судьба и в этот раз распорядилась почему-то иначе. Наверное, игра высших сил еще не была со мной закончена.

  Наконец мы вошли в наш охотничий залив и стали расставлять стрелков. Сначала Капицу, на островке в дальнем конце залива. Потом на таком же островке и Рыбакова. Сами встали в свое насиженное место. Ну, а Веселов не стал изменять своим привычкам и направился на берег, где он обычно и стоял. И откуда никогда не уходил без добычи.

   Стало светать, и начался лет. По счастью, утки немного летали. А то ведь бывало и так, что ни одной не увидишь! Однако в этот раз было хоть что-то. Я не столько думал, как самому подстрелить, как беспокоился о своем дипломатическом начальстве. Однако вскоре послышались и выстрелы. Значит, там если и не подстрелили, то по крайней мере видели дичь на нормальном расстоянии. У меня отлегло. Выходит, мероприятие получалось.

   Потом выстрелы стали раздаваться чаще. А потом произошло вот что. Со стороны нашего заместителя министра стала раздаваться просто непрерывная стрельба. Палил Капица немилосердно. Но стоял он от нас далековато, и оценить результаты пальбы на глаз было никак невозможно.

   Однако когда стреляют, тогда имеются утки. Где же они? Не может быть, чтобы Михаил Степанович со всем пивом, которое он бессовестно выдул вечером, теперь бил без промаха. Однако если мазал, то должны были быть неубитые утки. Если они до этого сидели на воде, то должны были взлететь. А если уже летели, то должны были продолжать лететь. И хоть бы какие, но полетели бы если уж не совсем прямо к нам, то хотя бы оказались в пределах видимости.

   Но никаких уток, поспешно удирающих от отца всех китаистов, видно не было никак. Мое недоумение все возрастало. А пальба все не утихала. Мое сознание уже рисовало трагическую картину: утки из брежневского питомника вдруг осознали все коварство вырастивших их людей. Те их кормили и поили только для того, чтобы потом генсек мог их безжалостно убить. Утки возмутились таким вероломством, улетели из питомника. И тут увидели цель, достойную своей мести. Известного дипломата, писателя и ученого в одном лице. Михаила Степановича Капицу. Утиный предводитель принял решение: смерть другу Брежнева! И спикировал на дядю Мишу. За ним на еще не протрезвевшего охотника набросилась вся оставшаяся стая. И наш Степанович был вынужден защищаться с помощью оружия, отстреливаясь от взбесившегося утиного племени.

   А что еще я мог в этой ситуации подумать? Никакое другое разумное объяснение мне в голову в тот момент не приходило. Но охота еще не закончилась. И мне оставалось только ждать, чтобы выяснить причины этой бешеной пальбы без видимых целей.

   Наконец все разумные сроки для пролета уток прошли. Они могли летать так целый день. Но нам надо было и честь знать. На даче ждал стол, на котором томилась выпивка. Мы с Володькой стали крутить головами, пытаясь услышать команду от самого Веселова. И наконец услышали, что надо собирать людей и идти домой. Что мы с удовольствием и сделали.

   Собирать наших стрелков мы стали в обратном порядке. Сначала подобрали самого Веселова. У него в руках были заметны три утки. Хорошие, жирные. Просто одно удовольствие. К нашим двум, сбитым мной и Володькой, это уже составляло приличную добычу. Пошли дальше к Рыбакову. Он скромненько стоял на своем островке, с ружьем за плечами. Влез в катер, разместился. «Ну что, есть добыча?» – Рыбаков как бы нехотя показал одну утку. Я ей обрадовался как своей. Получалось, что охота удалась. Мало того, мой непосредственный начальник даже что-то такое еще и подстрелил. То есть продемонстрировал свое умение. Я бы рад как ребенок.

   Но где же наш Капица? Я наконец направил нос моторки в его сторону. Когда мы подошли поближе, я ожидал увидеть что угодно. В том числе и гладь залива, полностью покрытую убитыми утками. Мы подошли поближе, но уток видно не было. Однако из островка камыша вдруг появилась голова Михаила Степановича. «Жив!» – только эта одна мысль и возникла у меня в голове. От души отлегло.

   Однако Капица как будто не видел нас. Он вдруг вскинул ружье и тут же дуплетом ударил по близлежащим кустам. Дробь со свистом посекла зелень. Но никакие утки оттуда не вылетели. «Куда он стреляет? Убил, что ли? А я не вижу кого?» – я не мог прийти в себя от изумления.

   Вдруг стало понятно, что наш гость в дугу пьян. И когда же он успел опять нализаться? Мало было вчерашнего запоя? Видимо, опытный деятель прятал под одеждой еще одну бутылку. Которую здесь втихую сам и выхлебал.

   С короткой дистанции можно было определить и степень опьянения. Нет, Капица еще был в сознании. Но уже давно, судя по всему, за пределами разумного поведения. Получалось, что он напился в одиночку. И стал палить во все стороны просто для развлечения. Выстрелил даже тогда, когда мы уже подъезжали к нему. То есть вовсе без нужды. Ну и охотничек!

   Самое же удивительно произошло потом. Капица каким-то образом смог самостоятельно сделать несколько шагов и наконец забрался в лодку. Но в руке он при этом держал утку! Я после увиденного ожидал чего угодно, но только не подстреленную утку. Как он ее подбил? В таком невменяемом состоянии? И как ее достал? Она что, упала ему прямо на голову? Я попытался задать какие-то вопросы. Но сразу же понял, что разговора не получится. Капица рухнул на лавку в катере, сделав при этом попытку завалиться прямо на дно. И выпустил утку из рук. Потом уперся взглядом в борт лодки и надолго задумался. На мой вопрос он что-то попытался сказать. Но не смог. Вряд ли не захотел. Именно не смог.

   Ну и черт с ним. Главное, что он подстрелил свою утку. Значит, все было не зря. Я оставил со своими расспросами бедного Михаила Степановича и направил лодку в сторону дачи. Было светло и спокойно. Я бы даже сказал: природа демонстрировала полную безмятежность. Ничто не напоминало о том, что только что, несколько часов назад, я чуть не отправил всю честную компанию на дно великой русской реки.

   То охотничье мероприятие дальше прошло без каких-либо осложнений. Опять было застолье. Опять дорогие гости слегка перебрали. Но в этот раз уже не до смертельного состояния. До машины дошли. Интересно, что Капица отказался забрать с собой свою добычу. Сказал, что якобы у него дома ненавидят все подобные трофеи. И просто отправляют их в мусорное ведро. Мне это было довольно удивительно. В моей семье все, что было добыто на охоте, только приветствовалось и съедалось с особым удовольствием.

   Эта «дипломатическая охота» вопреки ожиданиям никак не сказалась на моей дальнейшей карьере. Никуда меня особенно не продвинули, не послали и не назначили. Хотя не исключено, что охота все-таки сказалась. Могли, например, прижать, чего-нибудь лишить, в чем-то ограничить. Но не прижали, не лишили, не ограничили. И то слава богу!

-----------------