Небо – моя обитель. Воспоминания через поколение.

Кажется, уже много сказано о Великой Отечественной войне, о ее героях. Но вот проходит время, и открываются ее все новые и новые незнакомые страницы, позволяющие по-новому взглянуть на те огненные годы.

Это небольшой рассказ о моем отце, Николае Трофимове. Ветераны знают его очень хорошо. Герой Советского Союза, летчик-истребитель, получил звание генерала в 36 лет. Он прошел Великую Отечественную войну вместе с известным воздушным асом Александром Ивановичем Покрышкиным. В любой книге о летчиках-покрышкинцах обязательно рассказывается о моем отце. Но сегодня я бы хотел рассказать о том, что оказалось за пределами тех книжных описаний. Причины тому разные. Конечно, в центре таких книг заслуженно стоит фигура самого Покрышкина. Но сам такой жанр привязывает повествование к биографии действительно великого летчика, к его заслугам. А значит, что-то всегда остается за рамками повествования.

Дело даже не в противопоставлении одних героев другим. Скорее речь пойдет о том, что в силу разных причин не было упомянуто. Например, по поводу боевой тактики в воздухе конечно же существовали различные точки зрения. И не то, что одни летчики были правы, а другие ошибались. Просто для одних ситуаций были хороши одни приемы, а для других иные. Кроме того, некоторые из услышанных мной историй касались Корейской войны. Наконец, о некоторых военных эпизодах просто забыли написать. 

Я знаю те или иные военные истории со слов моего отца. Про прошедшие войны в нашем доме говорили нередко. Приходили ветераны, за столом вспоминали былые дни. И я и, затаив дыхание, слушал и все впитывал как губка. А теперь пришло время пересказать все нашим детям и внукам.

Я знаю одну интересную историю, которая в определенной мере касается известной формулы победы А.И. Покрышкина: «Высота – скорость – маневр – огонь». Эта формула оказалась исключительно эффективной. Суть ее, грубо говоря, сводилась к тому, что самолет должен был набрать максимальную высоту, оказаться выше противника, развить за счет этой высоты скорость, совершить необходимый маневр и сбить вражеский самолет. Суть этого подхода ясна: повышенная скорость позволяла совершать более активные перемещения, чем это мог сделать противник, атаковать сверху, из более удобного положения, находясь вне поля зрения немецких летчиков.

Однако рождение этой формулы сопровождалось и некоторыми другими изобретениями, о которых совершенно незаслуженно забыли. В жизни все выглядело так. Покрышкин как видел недостатки принятых тогда на вооружение тактических приемов и пытался найти более удачные решения. Что-то он пробовал в воздухе, что-то придумывал на земле. Новые идеи обсуждались всем коллективом. Что-то отвергалось сразу, что-то решали попробовать. И конечно же, в ходе такого обсуждения главным было найти слабые места таких новых идей. Если каждую задумку будешь просто пробовать на противнике, то цена слабого места, это жизни твоих товарищей. Так что важно было найти недостатки уже на земле. Тут сомнения оппонентов, особенно обоснованные, ценились на вес золота.

Так обсуждалась и идея на большой скорости сверху атаковать противника. Определенный контрманевр был, собственно говоря, уже известен. Прижиматься к земле до предела и маневрировать. Если мастерства хватало лететь на высоте всего несколько метров, то атакующий сверху рисковал врезаться в землю. Что, кстати, на практике иногда и происходило. А что если не просто метаться в прицеле врага, но и контратаковать? Молодой летчик Коля Трофимов кому-то показался тут непомерно дерзким. В таком положении лишь бы ноги унести, куда уж тут контратаки устраивать.

Однако, если вдуматься, идея контратаки представлялась не такой уж и фантастичной. Если можно было за счет маневра уйти из прицела, так может быть, этот маневр надо было продолжить, совершить полный разворот? А как атаковать, в лоб? Нет, так не получалось. Разворот, значит скорее всего вираж. А значит встречные курсы самолетов не совпадут. А что если завершить такой вираж? Ведь вражеский самолет летит на более значительной скорости. Значит, за время виража он скорее всего проскочит дальше. В таком случае вообще можно было оказаться в его хвосте, что для атаки было наиболее предпочтительным.

Хороша идея, но и она имела свои недостатки. А что если зазеваешься с разворотом, или наоборот, начнешь разворачиваться на слишком большой дистанции? Тогда противник будет иметь время тоже сманеврировать и получить достаточно удобную позицию для ведения огня.

Короче, идея контратаки на медленном вираже не была отвергнута. Но стало ясно, что она возможна лишь как вынужденная мера защиты. И требует высочайшего летного мастерства и специальной предварительной подготовки. А также железного хладнокровия и выдержки. Нашлись однако и аргументы в пользу такого рискованного маневра. Немецкие самолеты были более тяжелые, но и более скоростные. А американские «кобры» были более маневренны за счет более значительной площади крыла. То есть имелись очевидные технические предпосылки, чтобы один самолет успел совершить полный вираж, а другой бы его проскочил на высокой скорости.

Идея идеей, но ее еще надо реализовать. Надо отдать должное моему отцу, он счел необходимым отработать со своим ведомым и этот боевой маневр. В свободное время они вдвоем многократно оттачивали в воздухе свои действия в такой ситуации. А как потом оказалось, совсем не напрасно.

Дело было в 1944 году, бои шли уже в Центральной и Западной Европе. Мой отец со своим ведомым Котовым вылетели на разведку. Фотографирование прошло успешно, и летчики возвращались домой. Топлива оставалось только-только, чтобы дотянуть до взлетно-посадочной полосы. Поэтому летели пониже, на небольшой скорости, чтобы было как поэкономнее. Вдруг откуда-то сверху свалилась шестерка немецких истребителей. Те, видимо уже успев хорошо освоить покрышкинскую формулу, шли как раз по всем ее правилам: атаковали с большой высоты и со значительной скоростью, при этом нападая с достаточно выгодного направления: сверху – сзади. Про трехкратный численный перевес нечего и говорить. Немцы выстроились в три пары и одна за другой с огромной скоростью пикировали на нашу двойку.

Наверняка фрицы рассчитывали на легкую добычу. В лучшем случае они ожидали, что наши уйдут на бреющий полет и будут активно маневрировать, не давая вести по себе прицельный огонь. Но при значительной разнице в скорости скорее всего от преследования не уйдут.  Тем более, если промахнется первая пара, то свой шанс сбить противника скорее всего не упустят другие летчики.

Однако Трофимов и Котов уже были готовы к такому повороту дел. Тем более, что к этому моменту маневр был не только отработан в ходе учебных полетов, но и опробован в бою. Наши обменялись по радио условным сигналом и стали действовать по заранее заготовленному сценарию. Внешне все выглядело так, как будто советские истребители пилотировались совсем зелеными юнцами. Те вели себя так, как будто совсем не замечали немцев. Продолжали себе лететь низко, медленно и к тому же по прямой. В  общем, предельно легкая добыча.

Фашисты не заставили себя долго ждать. Первая пара вмиг догнала самолет Котова и моего отца и пристроилась у каждого из них в хвосте. Еще мгновение, будет открыт огонь, и все будет кончено.

 Как рассказывал отец, он в это время неотрывно смотрел только в зеркало заднего обзора и старался дождаться момента, когда до открытия огня останется всего лишь мгновение. Тут важно было не запоздать и не поспешить. Ставкой в этой игре в кошки – мышки была собственная жизнь.

Но вот немцы уже совсем нависли сверху, и наши истребители оказались у них почти в центре прицела. Ах, это коварное «почти»! В тот момент, когда палец немецкого пилота уже был готов нажать на гашетку, первый советский истребитель вдруг стал чуть заметно смещаться влево. И в результате чуть-чуть ушел из прицела. Ровно настолько, чтобы  трассы прошли мимо. Точно такой же маневр совершил и Котов. Так обычно вели себя совсем необстрелянные пилоты.

По словам отца, этот маневр преследовал одну цель – заманить противника и заставить его тоже чуть-чуть довернуть влево, пытаясь опять поймать цель в перекрестье прицела. Можно было понять немецкого летчика – очень трудно было удержаться от такого искушения. Он и не удержался. Однако наши истребители опять чуть-чуть повернули влево, вновь медленно уползая из прицела. Несколько мгновений, которые казались вечностью - и наступила развязка. Оба немца все-таки втянулись в полноценный левый разворот. А вот этого им ни в коем случае делать было нельзя.

Наверное, можно было догадаться, что тут дело что-то неладное. Даже неопытный летчик увидел бы такое преследование, тем более  в паре. И конечно же не стал бы так медленно и совсем уж простенько маневрировать, да еще точно согласованно со своим ведомым. Если видел противника, то резко бы сманеврировал. А если не видел, то зачем стал сползать в сторону? Тут явно было что-то не так. Но вот в горячке преследования немцы не успели насторожиться этой простотой, не совершили дополнительных маневров, чтобы точно уже обеспечить победу. Встали бы в круг, прижали бы к земле, и тут никакие пируэты могли бы не помочь. Но то ли жадность подвела – хотелось поскорее сбить, то ли излишняя самоуверенность, теперь уж никто не скажет. Фашисты просто пошли на поводу у тех, на кого они охотились, и без лишних раздумий стали повторять маневр.

Как уже говорилось, этот маневр моего отца во многом базировался на технических различиях немецкого истребителя и американской «кобры». Ведь и сам Покрышкин, и все его товарищи по оружию воевали исключительно на американских истребителях. Кстати, весьма качественных и эффективных машинах. А в руках настоящих мастеров эти самолеты и вовсе превращались в страшное оружие.

Американские «кобры» имели более существенную площадь крыла, чем немецкие истребители, и были к тому же полегче. В результате эти самолеты были способны совершить более крутой вираж, особенно на небольших скоростях. А любое преимущество, особенно использованное с умом, это и есть оружие. Способность совершить крутой вираж в той конкретной ситуации означала следующее. Если немецкий истребитель втягивался в поворот, то он немного терял скорость. Но не настолько, чтобы совсем притормозить. А в это время «кобра» вдруг вместо медленного поворота влево делала мгновенно, практически на месте, «на хвосте», полный вираж. Конечно же, немец просто физически был неспособен совершить столь же радикальный маневр. Конечно, он бы в конечном итоге совершил вираж. Но кто же будет его ждать?!

Немецкий более тяжелый самолет по инерции проскочил дальше, хотя и пытался развернуться влево. И в результате «дичь» вдруг в мгновение переместилась и оказалась в хвосте своего преследователя. А воздушному асу и не надо больше, чем это мгновение. Особенно, если маневр уже ранее многократно отработан. Мой отец и Котов практически мгновенно открыли огонь, и фашисты камнем рухнули на землю. Пушка и все пулеметы были у «кобр» перестроены на одну кнопку, так что вражеские самолеты просто развалились в воздухе.

Как считал мой отец, остальные немцы просто не успели поначалу сообразить, что на самом деле произошло. Только что они по всем правилам зашли в хвост каким-то явно начинающим юнцам, и вдруг там что-то такое крутнулось, и по непонятным причинам два их самолета, объятые пламенем, пошли колом к земле. Не исключено, что фрицы решили, что самолеты были сбиты с земли.

Короче, немцы не поняли, что связались не с теми, с кем надо, и продолжили атаку по прежнему сценарию. Следующая пара стала опять заходить в хвост к нашим. Ведомый немец стал пристраиваться в хвосте у Котова, а ведущий встал в хвост к моему отцу. Тот лишь подправил курс, чтобы лететь в сторону своего аэродрома (топливо-то кончалось!) и продолжил смертельные «кошки – мышки». Опять полетел медленно и по прямой, опять в последний момент стал медленно ползти в сторону, ускользая от прицельного огня. И опять немцы купились на эту уловку и стали втягиваться в поворот. Тут же опять последовал крутой вираж, практически разворот на хвосте, и опять незадачливые фрицы сами оказались в прицеле. На этот раз, правда, прицельный залп удался только отцу, и уже второй сбитый им истребитель рухнул на землю. Котов немного замешкался и от него немец кое-как ускользнул, хотя наверняка с дырками в крыльях.

Тут уж фашисты догадались, что нашли себе дичь не по зубам и, несмотря на то, что их все еще было трое против двоих, просто развернулись и во все лопатки пустились наутек. Наши же летчики пролетели еще километров пятьдесят, по счастью успели перетянуть через линию фронта, и тут у Котова двигатель встал, топливо кончилось. Если бы не этот бой, то можно было бы дотянуть и до аэродрома, а так пришлось садиться на какое-то давно не паханное поле, заросшее травой. Посадка прошла удачно, шасси не сломали, машины не перевернулись, территория была своя, так что можно было праздновать победу.

Связались со своими по радио. На аэродроме уже сильно волновались. Время в полете точно известно, и если к его окончанию самолет не прилетел, то можно предполагать самое худшее. Вынужденная посадка на свою территорию, да еще без аварии, это самый лучший вариант.

Услышав вызов по радио, в воздух взлетел сам Покрышкин. Отец объяснил, где они примерно приземлились, и стал наблюдать за воздухом. Вскоре он увидел подлетающий самолет. Однако Покрышкин никак не мог разглядеть с воздуха наших на земле. Поле было пестрое, истребители сливались с почвой и были практически незаметны. Тогда отец стал корректировать Покрышкина шаг за шагом: «Левее, еще левее, теперь опусти нос вниз. Еще ниже, еще…» Наконец Покрышкин радостно закричал: «Вижу, вижу!». Совершил облет сверху, убедился, что нашим ничего не угрожает, передал точные координаты домой и улетел. А вскоре подъехал и заправщик. Вскоре летчики взлетели и на этот раз уже без приключений приземлились на родном аэродроме.

Вся эта история была очень показательна. Ясно, что трудно было пройти войну, неизменно побеждать противника и при этом еще и не быть самому сбитым. Тут было опасно рассчитывать только на удачу. Надо было еще изобретать что-то свое. Простым копированием своих старших товарищей тут не обойтись. Важно было придумывать и обкатывать свои собственные приемы боя, свою тактику и стратегию, построенные не только на доскональном владении самолетом, но и на собственных способностях. Согласитесь, не всякий сможет проявить такое хладнокровие, чтобы сидеть в перекрестье прицела у противника, и чуть-чуть «слезать» с его мушки. Тут нужен особый характер. Такие игры со смертью очень многим не по плечу. Видимо, люди, способные на такое, созданы из особого материала.

Самое интересное, что сбитые самолеты нашим летчикам не засчитали. Не то, чтобы им не поверили. В конце концов, пулеметы в «кобрах» были совмещены с фотоаппаратом. Так что фотодоказательство было налицо. Однако в советской армии для того, чтобы записать самолет на счет летчика, надо было получить еще и подтверждение с земли, что он действительно был сбит и упал. А ведь тот памятный бой мой отец и Котов вели над территорией, занятой врагом. Какое уж тут подтверждение! Так что с меркантильной точки зрения сбивать по ту сторону фронта было вовсе невыгодно. Впрочем, тогда об этом никто особенно-то и не думал.

Необычно короткий вираж на месте вообще был отличительной особенностью американской «кобры». И те, кто умел, использовал это качество в полной мере. Я ясно помню и еще одну историю, рассказанную отцом. Дело шло совсем к концу войны. Немецких асов в воздухе уже почти не осталось, молодежь же часто становилась легкой добычей. В это время отец командовал эскадрильей. В очередной вылет он заметил намного внизу группу немецких истребителей. Похоже, у тех было задание обеспечить прикрытие с воздуха какого-то важного объекта. Во всяком случае, они на достаточно небольшой высоте кружились над одним местом, недалеко от линии фронта. Может быть, большое начальство прикрывали? Опять-таки, никто этого не знает, однако та история закончилась для них в любом случае плохо.

Немцы даже не просто кружились. Они исполняли фигуру, которую давно не практиковали наши истребители. Они выстроились в круг и, вращаясь, прикрывали хвост впереди летящего самолета. Формально тут все хорошо. Но такая заранее заданная фигура может быть в определенной ситуации довольно уязвима.  Во всяком случае летчики – покрышкинцы ею не злоупотребляли. И в данном случае она фрицев подвела. Отец скомандовал атаку своим товарищам, и сам первый стал пикировать сверху. Его замысел был прост: проскочить внутрь круга, а затем, пользуясь коротким виражем «кобры», пролететь вдоль части самолетов противника. За счет более короткого радиуса разворота можно будет их обогнать и по возможности кого-то сбить. Остальные летчики эскадрильи должны были добивать противника.

Отец проскочил внутрь круга и стал совершать вираж, одновременно догоняя немецкие самолеты один за другим и последовательно их обстреливая. Круг из немецких истребителей тут же распался. Часть пустилась наутек, а некоторые загорелись. Отец обернулся, выходя из виража, и не поверил своим глазам: на землю падали четыре немецких самолета. Вскоре раздались взрывы. Победа была полной. Но эта история имела свое продолжение.

Бой наблюдали с земли и по рации наводили наших летчиков. Наблюдатель сразу же поздравил с победой. Однако когда самолеты приземлились на аэродроме, то оказалось, что вместе с этим наблюдателем за боем следил сам генерал Конев. Он был, конечно, рад такой победе и прислал персональное поздравление. И какое! Он поздравлял с четырьмя сбитыми самолетами только моего отца.

Тут возникла морально непростая ситуация. Отец был уверен, что вел прицельный огонь только по двум первым самолетам врага. А в сторону других стрелял, практически не целясь.

Однако, как выяснилось, остальные летчики вовсе не стреляли. Один Котов начал вести огонь, но он был уверен, что промазал. А еще один летчик просто сделал несколько выстрелов, но он твердо заявил, что ни в какой самолет прицельно не стрелял.

Наверное, нашлись бы в такой ситуации люди, которые на месте моего отца и не раздумывали. Сам Конев поздравил с победой! Тут не надо было ничего доказывать и можно было просто записать все четыре сбитых самолета на свой счет. Но не таков был летчик – истребитель Трофимов. Ведь он же возглавлял эскадрилью. Ему тут более важно было поддержать коллектив, нежели гоняться за личной славой. И он своей властью командира записал один самолет на Котова, а еще один на того пилота, который тоже открыл огонь. Тем более что он был новичок, и его надо было поддержать.

Такие вот бывают виражи. Однако можно рассказать и еще один эпизод, который уже с другой стороны характеризует моего отца, и одновременно говорит о том, какие вообще настроения царили среди наших пилотов в то время.

Наверное, было бы тут правильно продолжить говорить о том, насколько бескорыстно были настроены наши летчики в тех условиях. Казалось бы, летай, да сбивай самолеты противника. Если сбил, то честно записываешь на свое имя. Получил награду, вот и молодец. Однако от своего отца я услышал и несколько иную трактовку подобных ситуаций. Думаю, что об этом тоже было бы необходимо рассказать.

Речь идет о периоде 1943 года непосредственно после окончания Курской битвы. В ее ходе враг был сокрушительно разгромлен, немецкие войска отступали по многим направлениям. Советская армия в это время активно развивала этот важнейший военный успех. Вслед за наступающими сухопутными войсками по всему фронту передислоцировались намного вперед и летчики – истребители. Пилоты стали делать первые вылеты на новой местности. Среди них был и мой отец. И вот в какую ситуацию он попал.

Авиаторы ведут бои с воздушным противником не вслепую. Они не просто видят чужой самолет и пытаются его сбить. Они одновременно примечают маркировку самолетов противника, делают для себя выводы, против каких именно немецких воздушных подразделений они воюют. И, конечно же, будучи уже опытными асами, подмечают мельчайшие нюансы боевой тактики врага, как бы видят в воздухе его почерк. Ясно, что это помогает более успешно вести боевые действия. Тут помимо соревнования в чисто технических приемах ведения воздушного боя нередко возникает и психологическое и моральное противоборство. И еще неизвестно, что важней. Хорошо известен пример, когда немецкие летчики передавали в эфир предупреждение: «В воздухе Покрышкин!» В результате немецкая авиация, вместо того, чтобы поддерживать свои войска, отсиживалась на земле, стараясь избежать встречи со знаменитым асом. А у наших возникало большое военное преимущество, которое, пожалуй, трудно было измерить количеством сбитых самолетов. Может быть, в этот период их сбивалось и немного, но отсутствие у немцев полноценной поддержки с воздуха, наверное, стоило подчас дороже нескольких сбитых самолетов.

Так вот, взлетев на новом месте, мой отец со своим неизменным ведомым направился на своеобразную разведку местности и общую оценку ситуации. Никаких специальных задач перед ним в тот вылет поставлено не было.

Они уже давно пересекли линию фронта и летели глубоко в тылу у немцев. Уже было пора поворачивать назад, когда летчики заметили вдали группу немецких бомбардировщиков. Те, судя по всему, лишь недавно поднялись в воздух. Во всяком случае, рядом не было обычного прикрытия истребителей. Видимо, они должны были присоединиться лишь на подлете к линии фронта.

Увидев наши самолеты, немцы быстро перестроились в фигуру, которую летчики полунасмешливо называли «колбасой». То есть они вытянулись гуськом друг за другом в одну линию и устремились к точке встречи со своими истребителями прикрытия. Каждый летящий сзади прикрывал при этом хвост бомбардировщика, находящегося впереди. Вооружение у немецких бомбардировщиков было достаточно мощным, так что приближаться к ним без специального маневра было достаточно опасно.

Как известно, тактика истребителей в подобной ситуации заключалась в том, чтобы зайти в хвост противнику. Именно собственный хвост должен был помешать стрелку с бомбардировщика вести прицельный огонь по противнику. Однако в данном случае немецкие летчики попытались компенсировать этот недостаток. В конце этой «колбасы» летел не один, а три бомбардировщика в ряд. По замыслу немцев, это позволяло более эффективно прикрывать направление именно сзади. Если истребитель заходил в хвост кому-либо одному из этой тройки, то его могли беспрепятственно прицельно обстреливать с двух других бомбардировщиков.

Как рассказывал мой отец, в подобной ситуации некоторые наши истребители действовали по достаточно простой схеме. Совершали маневр и пытались разогнать или, если удаться, сбить бомбардировщики из тройки, прикрывавшей сзади «колбасу». А дальнейшее было делом техники – заходи в хвост последнему самолету из «колбасы», сбивай его и принимайся за следующего. В подобной ситуации можно было сбить достаточно много бомбардировщиков. Столько, сколько мог позволить боезапас. Казалось бы, вот и сбивай, зарабатывай себе ордена!

Однако у моего отца созрел совсем другой замысел. Он зашел сзади к тройке замыкавших «колбасу» бомбардировщиков и стал с ними сближаться. Уже можно было открывать огонь. Но отец не спешил, продолжал медленно приближаться к врагу.

С точки зрения здравого смысла так себя вести было совсем неразумно. Одна прицельная очередь стрелка с бомбардировщика, и все будет кончено. Но, как оказалось, то, что легко в теории, не всегда получается на практике.

Тут надо немного отвлечься и пояснить, что же представляло из себя вооружение американской «кобры» и как им летчики пользовались. На «кобре» стояло четыре скорострельных пулемета и пушка. Американцы сконструировали самолет так, что можно было вести раздельную стрельбу из пулеметов и пушки. Наши же летчики рассудили по-другому: «В воздухе против немцев нет возможности вести раздельный огонь. Если уже подвернулся шанс сбить, то надо стрелять сразу из всего, что есть на истребителе». И пушку и пулемет объединили на одной кнопке. В результате время стрельбы сократилось до нескольких секунд. Но за этот короткий миг самолет успевал сделать до тысячи выстрелов. При этом все вооружение было пристреляно на 400 метров. Это значило, что если цель находится на таком расстоянии или ближе, то ее просто разрежет или разорвет потоком снарядов и пуль.

Я сделал это отступление, чтобы было понятно, что ощущали немецкие стрелки, когда видели, что к ним подошла «кобра» на такое расстояние. Было ясно, что одно движение пальца нашего аса, и любой из трех бомбардировщиков тут же разлетится на куски. И этот ас настолько уверен в себе, что еще и не спешит и выбирает подходящую мишень. Не захочешь, а затрясутся руки.

Короче, у немецких стрелков нервы в такой ситуации совсем сдали. Конечно же, они открыли ураганный огонь по «кобре». Но в состоянии такого психологического напряжения ни один из них не смог заставить себя тоже выдержать паузу и нормально прицелиться. В результате, несмотря на этот немыслимый обстрел на дистанции меньше четырех сотен метров, «кобра» оставалась невредимой, как заговоренная. Только потеки масла, разлетевшиеся и попавшие на обшивку истребителя от взорвавшегося бомбардировщика.

Как потом рассказывал Котов, даже он потерял самообладание. Самолет его ведущего совсем скрылся из виду в дыму, который оставляли за собой трассирующие пули немецких бомбардировщиков. Но Трофимов все не стрелял. Наконец, выдержав паузу, он дал короткий залп. Средний бомбардировщик тут же взорвался в воздухе, образовав огромный шар из дыма и огня. А «кобра» не торопясь развернулась и полетела прочь.

Смысл всех этих действий заключался в следующем. Немцы, увидев такое, должны были подумать бог знает что о вновь прибывших в эту зону боев советских асах и по крайней мере на какой-то период пореже подниматься в воздух. Так, кстати, и получилось. Немецкие бомбардировщики несколько дней воздерживались от полетов. Можно себе представить, как они обсуждали этот эпизод. Нужно ли говорить, сколько жизней наших солдат спасла эта маленькая передышка!

Расчет моего отца был крайне рискованным, но потому-то и эффективным. Немецкие летчики увидели, что появился незнакомый истребитель, который как хозяин неторопливо подлетел, еще помедлил, как бы не боясь чужих пуль, выбрал себе жертву, одним движением ее убил и так же без спешки отлетел, как бы тем самым говоря, что остальных еще успеет уничтожить. После такого фашисты еще долго не могли прийти в себя, что и было необходимо.

На меня особое впечатление произвело то, какими мотивами руководствовался отец, поступая таким образом. Да, он хотел добиться максимально большой победы над врагом. Но пошел не по обычному пути – сбивай побольше и получай награды, а предпочел подвергнуть свою жизнь смертельному риску только ради результата, который невозможно было и измерить. За такой поступок ему кто-то, может быть, и сказал «спасибо», но и только. А он и не думал про награды и славу.

Я слушал эти рассказы и сам себя спрашивал, из какого такого особого теста были сделаны эти люди, совершавшие подвиг и рассматривавшие это как обычное дело. Слушал и невольно сравнивал и сравниваю их со своими современниками.

Кстати, про боевое вооружение «кобры» нужно рассказать еще одну небольшую историю. Она тоже относится к концу войны. Эскадрилья дежурила в воздухе. Вражеские самолеты не попадались, пора было возвращаться домой. Но тут с земли попросили поддержать огнем нашу пехоту. Точнее даже не пехоту, а, как  потом выяснилось, двух бойцов. На одном из участков фронта так сложилось, что подразделение в ходе наступления немного оторвалось от своих. А тут деревенька. Оттуда палят фрицы. Место было достаточно открытое, и в результате этой перестрелки в живых у наших осталось только двое. В руках был пулемет и радиостанция. А тут немцы осмелели и стали наступать. Увидели, что с нашей стороны огонь стих, и, видимо, решили прорваться. Растянулись в цепь и бросились от деревни на этих наших двух бойцов. Те единственно успели по радио передать свое место расположения и попросили помощи. Хотя какая тут помощь может успеть?! А с командного  пункта передали просьбу нашим летчикам.

По счастью, деревня оказалась прямо под самолетами. Сверху было хорошо видно, как большая группа немцев, человек, может быть, сто, быстро передвигается плотной цепью. Трофимов скомандовал, эскадрилья зашла вдоль цепи и прошлась по ней плотным огнем. По практике такой штурмовки было достаточно, чтобы считать свою миссию выполненной. Да и не дело это было для легких истребителей воевать с одиночными людьми на земле. Немцы залегли, но некоторые из них, перевернувшись на спину, стали вести ответный огонь из автоматов. Почему-то это задело моего отца. За самолюбие задело, показалось слишком наглым вызовом, что ли. Короче, он скомандовал второй заход. И эскадрилья расстреляла по фашистам весь остаток своего боезапаса.

Когда вернулись на аэродром, то через некоторое время выяснилось следующее. Увидев такую огневую поддержку, эти наши бойцы решили пойти в контратаку! Как оказалось, добивать им пришлось совсем немногих фрицев. Короче, эти наши два бойца со своим пулеметом вдвоем в результате контратаки сами смогли занять то село. А потом попросили особо поблагодарить летчиков за помощь.

Были и другие истории, которые я слышал от отца. В его самолет, когда тот вел аэрофотосъемку и летел по прямой, попал зенитный снаряд. Он разорвался сзади и немного справа от пилота. Сзади летчика в американской «кобре» защищала бронеспинка. Она выдержала и в этот раз, только вся выгнулась. Однако часть осколков прошла правее ее. Отцу раздробило стопу правой ноги, перебило правую руку, осколок попал в голову. С фюзеляжа самолета сорвало всю обшивку. Но «американец» к счастью не подвел. Видно, на совесть его собирали американские рабочие. Двигатель работал, пропеллер крутился. Пожара не было. Но пр