Мы уже почти перешли снежное поле, как вдруг услышали выстрел. После всех мытарств это было так неожиданно, что поначалу я просто не поверил своим ушам. Да, точно, это был выстрел из охотничьего ружья. Но далеко. Где-то далеко слева, видимо, за лесной гривкой. Второго выстрела не последовало. Но и этого было достаточно. Миша, а за ним и мы, довольно быстро помчались в ту сторону, откуда пришел звук. «Помчались» – это было громко сказано. Конечно же, мы пошли примерно в том же темпе. Другое дело, что стали более энергично вытаскивать утонувшие в снегу лыжи и вообще как бы устремились к какой-то цели. Наша жизнь с этой минуты обрела какой-то смысл, что уже было неплохо. Оставалось только обнаружить автора стрельбы. А может быть, и поверженного лесного великана.

   Через какое-то время мы достигли гривки и стали продираться сквозь не слишком густую поросль, которая беспорядочно росла понизу. Пройти через нее было в принципе можно, но занятие это было довольно трудоемкое. Гривка была шириной метров в сто, не больше. Но довольно густая, сквозь стволы деревьев было совершенно невозможно определить, что происходило за ней. Прорыв через кусты наконец удался, и мы один за другим вырвались на очередное бескрайнее снежное пространство. На этот раз поле было не совсем гладкой равниной. Это был скорее небольшой холм с вершиной посередине. Во всяком случае перегиб был настолько значительным, что деревья на другой стороне поля видны не были.

   Самое же удивительное было то, что вдоль гривки, по ее краю, тянулись следы. И это были следы лыж! Кажется, мы обрадовались этому больше, чем того требовала ситуация. Наконец-то мы обрели других охотников, с которыми столь неразумно расстались поутру. Теперь-то уж мы точно всех окончательно найдем!

   Однако самих охотников нигде видно не было. И никаких лосей или лосиных следов. Оставалось только пойти дальше по следу, чтобы определить, кто и где стрелял, и что подстрелил. Для себя я, однако, отметил одну странную деталь. Почему несколько человек шли вдоль лесной гривки? Это что, попытка организовать загон? А где же лес? И направо, и налево снежные поля. Тут никакие загоны не получатся. Или это вся группа наших лыжников переходила на новое место охоты? Но лыжный след был маловато накатан для десятка человек. Или это вообще другие люди, не из нашего отряда?

   Метров через двести след повернул налево, к вершине снежного холма. Мы также поехали в этом направлении, пользуясь довольно приличной лыжней. Двигаться было намного проще. Я бы даже сказал, что мы как бы раскатились, почти перешли на хороший лыжный шаг.

   Еще метров сто пятьдесят, и стало понятно, что именно произошло в этом месте минут тридцать назад. Именно столько занял у нас наш короткий лыжный пробег. Лыжня распалась на три отдельных следа. Итак, тут шли всего три человека. Один из них, который стоял левее, остановился и выстрелил. Об этом говорила красная гильза, торчавшая неподалеку из снега. Но куда же он стрелял? В общем, это было нетрудно понять по расположению лыж в момент выстрела и по направлению дальнейшего движения лыжника. Мы просто пошли дальше по лыжному следу, который вновь объединился из трех в один. Наконец нашему взору предстала следующая картина. По снегу тянулся заячий след. Причем следы передних и задних лап отстояли друг от друга довольно значительно. То есть заяц драпал во все лопатки. Вдоль этих самых следов, иногда пересекая их, тянулась узкая черта на снегу, местами превращавшаяся в дырку в сугробе. Ни крови, ни охотников, ни лосиных следов. Реконструировать картину происшедшего было несложно. Конечно, никакого лося тут не было и в помине. Трое охотников, возможно, из нашей компании, невольно подняли зайца, который припустился от них по белому полю. Один из троих, несмотря на значительную дистанцию, метров сто пятьдесят, не меньше, влепил по беглецу пулей, припасенной для лося. Из-за большого расстояния пуля полетела настильно, почти параллельно поверхности снега. Именно поэтому она оставила след в виде длинной черты.

   Ясное дело, что в зайца не попали. А если бы попали, от него остались бы только уши и хвост. Все-таки пуля была великовата для такой дичи.

   Вообще, подобная стрельба была грубым нарушением для загонной охоты. Мало того, что зайца не застрелили. Выстрел мог спугнуть любых лосей-кабанов. Более того, стрельба по культурным правилам могла означать конец охоты. Ведь, как правило, охотники имеют ограниченное количество лицензий на лося. Одну лицензию, редко больше. Если прозвучал выстрел, значит один лось уже может быть убит. Пока ситуация не прояснена, дальше охотиться нельзя, можно допустить перестрел, добычу еще одного животного без лицензии. То есть совершить акт браконьерства. Ну и зачем нашим горе-стрелкам надо было создавать всем остальным охотникам столько головной боли из-за какого-то зайца? Все это выглядело как форменное разгильдяйство.

   Мы поплелись дальше, придерживаясь проложенного ранее следа. Собственно говоря, другого пути у нас и не было. Скорее всего это действительно были охотники из нашей группы. Если мы пойдем за ними, то в конце концов найдем и остальных.

   Дальше было катание продолжительностью часа в два, не меньше. Идти по чужому следу было заметно легче. Правда, такое путешествие явно не предполагало никакой стрельбы. Те, кто прошли перед нами, уже подняли с лежки всех мыслимых и немыслимых зверей. И если кто и мог подстрелить что-то с подъема, то это уж точно не мы. Но идти своей дорогой в неизвестно каком направлении было уж совсем не с руки. Это без слов понимали и мы, и наши невольные товарищи по охоте.

   Шли мы все в том же порядке: первым то Миша, то его друг. Потом ползли мы с Володькой. В душе набиралось чувство какой-то безысходности. Ни охоты, ни охотников. Ни дичи. Одно катание с места на место. Следы в основном зайцев. Те немногие следы лосей, которые нам все-таки встретились, говорили только об одном – лось тут в принципе, конечно, есть, но его мало.

   А те трое, кто шел впереди нас, явно рассчитывали на стрельбу с подъема. Они точно так же, как и мы, шли то по краю леса, то заходили вглубь, пользуясь просеками. Их путь на первый взгляд выглядел довольно хаотичным – то вправо, то влево. Но в целом, как я вдруг понял, они шли по большому кругу, забирая постепенно влево. Какая-то система в их передвижении меня очень даже приободрила. Значит, по крайней мере хотя бы они знали, куда именно надо идти. Уже неплохо. Я поделился своим наблюдением с Володькой. Однако он засомневался, что дело обстояло именно так, как я его излагал. Он, в отличие от меня, не считал, что общее перемещение охотников, которые шли впереди нас, выглядело как незамкнутый круг. Почему-то Володька полагал, что эти охотники не забирали вправо, а скорее двигались то приблизительно прямо, то по большой дуге направо, а потом и вовсе налево. Я не стал спорить. В конце концов, ориентироваться в лесу было довольно сложно. Солнце тем временем скрылось за легкими тучками, которые набежали невесть откуда. Так что единственный очевидный ориентир стал нам вовсе недоступен.

   Дело уже близилось часам к трем пополудни, когда в наше монотонное существование опять вторглись новые события. Мы опять услышали выстрелы. Их было несколько. Стреляло несколько человек. Наверное, выстрелов было не менее пяти. Потом последовала довольно продолжительная пауза – и послышался одиночный выстрел. Пальба была довольно отдаленной. Пожалуй, не меньше, чем в паре-тройке километров. Но выстрелы слышались вполне отчетливо.

   Все это, скорее всего, означало следующее. Впереди нас находится группа охотников. Они видели дичь, и явно, что это не заяц, иначе так не палили бы. Лось, если это был он, находился более или менее близко, если уж несколько человек одновременно сочли возможным открыть огонь. Последний одиночный выстрел мог означать, что лося завалили и теперь добивают. Хотя это, конечно, мог быть и выстрел отчаяния, по уже безнадежно удравшему на безопасное расстояние животному.

   Поскольку стрельба раздалась хоть и впереди, но не вполне по следу наших предшественников, мы предпочли сойти с их лыжни и довольно энергично направились в направлении предполагаемой группы охотников. Миша и его товарищ заметно повеселели. Они даже позволили себе несколько раз глянуть на нас с торжеством: «Вот, мол, какие мы, местные охотники! Подстрелили лося, несмотря ни на что». Я, однако, никакого чувства торжества не испытывал. Если подстрелили, то и хорошо. Если это наши охотники, то тоже неплохо, окончилось наше блуждание. А если речь идет об охоте, то мы с Володькой в ней по существу и не участвовали. Все это наше катание по первозданному снегу никак нельзя было назвать коллективной охотой на лося.

   Но все-таки какое-то облегчение явно пришло. Мы не потерялись в необъятных лесах, и то хорошо. Впрочем, до окончательного избавления было еще далеко.

   Мы прошли на своих лыжах еще не менее минут сорока, прежде чем увидели других охотников. Они стояли группой и о чем-то активно спорили, что было заметно даже издалека, поскольку то один, то другой время от времени взмахивал рукой, желая, видимо, подкрепить свои высказывания.

   Когда мы подкатились поближе, по характеру разговоров стало ясно, что лось все-таки застрелен. Люди были возбуждены и одновременно радостны. Да, это были охотники именно из нашей группы. Как ни мало я с ними до этого общался, тем не менее некоторых все-таки узнал, в первую очередь обладателя дубленки. Собственно говоря, по поведению наших провожатых уже давно можно было понять, что мы нашли тех, кого так долго безуспешно искали. Миша и его друг довольно прилично прибавили шаг и, оторвавшись от нас, устремились навстречу своим напарникам.

   Мы немножко подотстали и подъехали чуть позже. Удивительно, но никто на нас особого внимания и не обратил. Продолжалось обсуждение прошедшей охоты. А у меня возникло довольно неприятное чувство, что мы прибыли не на свой праздник. И я, и Володька встали с краю и молча взирали на чужое веселье.

   С первого взгляда было понятно, что охотники уже успели на радостях выпить. Однако нам никто ничего не предложил. Нас по-прежнему никто просто не замечал, как будто подошли не люди, а подбежала пара собак. Мы со своей стороны не бросились с расспросами, и ясно почему. Мы же все-таки были не мальчики, а почетные гости из Москвы (хотя тут я уже не в первый раз начал в этом сильно сомневаться). Если кто-то хотел нам рассказать об успешной охоте, он мог это сделать сам. «Дяденьки, расскажите, что тут у вас получилось, кто стрелял и кого застрелил?» – мне так совсем не хотелось себя вести.

   Долго ли, коротко ли, но наконец очередь дошла и до нас. Тот, кто подстрелил лося (но не Дубленка), говорил горячо и много. При этом он по очереди обращался к каждому из группы охотников. Тот его выслушивал, высказывал свое мнение и замолкал. Тогда стрелок обращался к следующему. Так в конце концов очередь дошла и до нас.

   – Вижу, идет! Вздымает снег, рассекает его, как танк. Еще чуть-чуть – и уйдет. Ну, я приложился, смотрю, надо стрелять в сердце, чтобы наверняка. Прицелился, повел, и раз! Я сразу понял, что попал. Лось прямо вздрогнул, припал на переднюю ногу. А потом эти все стреляли, никто не попал ни разу. А я попал, точно в сердце, как и целился! А добивали уже убитого лося. Тоже мне охотники. Посмотрели бы сначала, куда я попал, а потом уже достреливали!

   Мы выслушали эту горячо произнесенную речь, но не нашлись, что именно спросить. А через некоторое время стало окончательно ясно, как именно был подстрелено несчастное животное.

   Оставленные нами утром охотники действительно собирались организовать загон. Однако поначалу не могли прийти к согласию, в каком именно месте, в каком квадрате леса это надо делать. В конечном итоге пошли дальше, по той же просеке, по которой двигались до этого. Но никаких лосиных следов видно не было. Прошли один квадрат, второй, третий. Загонная охота никак не складывалась. В конце концов еще три охотника откололись от основной группы и решили пойти своим путем. Они посчитали, что скорее сами подстрелят лося с лежки, чем будут дальше искать верный загон. Именно следы этой тройки мы потом и встретили.

   Вообще, вот так откалываться от основной группы, у серьезных охотников – совершенно немыслимое дело. Был же какой-то план на охоту! В соответствии с ним было рассчитано, кто и куда должен пойти. А потом вдруг часть решила, что будет охотиться самостоятельно! И ушла себе восвояси. Все это говорило о полной анархии, царившей в нашем коллективе. И, главное, о том, что охотники эти, хоть и местные, были скорее сборищем балбесов, понакупивших себе ружей, но так и не усвоивших, что охота – это благородное дело и любит, чтобы участники вели себя подобающим образом.

   Итак, после раскола стало понятно, что оставшихся по числу совсем мало для загона. Но и следов никаких не попадалось. По сути, загон стал невозможен не потому, что осталось мало охотников, а потому, что не было никакой дичи. Короче, эта группа тоже пошла своим путем. При этом не оставляла надежды найти лося в каком-то определенном квадрате леса, пригодном для загона. Так эти товарищи, включая и нашего участкового милиционера, гуляли по лесу довольно долго. Но, в отличие от нас, насколько я понял, не прошли такого чудовищного расстояния. Они шли не спеша, долго каждый раз обсуждали, куда и когда повернуть. Так прошло несколько часов. При этом они ни разу ни на какие следы лося так и не наткнулись.

   В конце концов они вышли на одиночный след. Стали совещаться, стоит или не стоит организовывать загон. Поскольку было решено, что тут загон малоперспективен, поскольку просеки не образовывали полный квадрат, охотники двинулись дальше. Но один вызвался пройти по следу и «толкнуть» лося, если тот еще находился достаточно близко. На том и порешили.

   Вся эта группа продолжила движение дальше по все той же просеке. И в конце концов вышла на опушку, на край обширного заснеженного поля. Вдруг, к своему удивлению, охотники увидели одиночного лося, который шел практически боком к ним. Скинули ружья, наш герой выстрелил чуть раньше других. И попал, хотя расстояние было довольно приличное, сто двадцать хороших шагов, как потом выяснилось.

   Получалось, что член группы, который пошел по следу, все-таки стронул зверя. А тот двинулся не слишком удачно. Да еще выскочил на открытое пространство. Впрочем, если бы основная группа вышла на опушку даже минутой позже, лось оказался бы намного дальше предела какой-либо разумной стрельбы.

   То есть добыча была случайной по любым меркам. Это не был загон, где животному некуда деваться, кроме линии стрелков. Это даже не была стрельба с подъема, поскольку преследователь, пошедший по следу, дичи в глаза не видел. По сути, спугнутый им лось мог свободно пойти на все четыре стороны, не рискуя ничем. Но к своему несчастью выбрал тот единственный путь, который привел его к преждевременной гибели от случайной пули.

   Да, именно от случайной, а как же иначе! На расстоянии ста с лишним метров прицельная стрельба из ружья круглой пулей была совершенно невозможна. Даже по такой крупной мишени, как лось. Так что наш герой, который «целился в сердце», бахвалился немилосердно. Нет, он может и хотел попасть в сердце. Но попал в лося случайно. Другие и вовсе ни разу не попали. Никуда. Потому как далеко. Кстати, выяснилось, что наш милиционер вовсе не стрелял. Плохой охотник?

   Самое интересное, что убитого лося рядом не было. Я скорее ожидал, что подобное обсуждение охоты должно было проходить именно у туши подстреленного животного. Однако, как выяснилось, охотники довольно далеко от него ушли. Лось лежал метрах в двухстах, так, что его с этого места даже и не было видно. К чему это все было нужно, я в тот момент даже и не понял. Однако понял чуть позже.

   Разговоры разговорами, но наконец кто-то сказал, что пора бы и разделать убитого зверя. Местные двинулись, мы пошли вслед за ними. Дошли и до места, где лежал наш несчастный лось. Он был не слишком крупный. Я бы даже сказал, что это был скорее подросток, молодой и неопытный. В таком случае было понятно, как он ухитрился попасть на мушку нашим незадачливым охотникам.

   Ну, и как разделывать? Оказалось, что местные не такие уж и специалисты по свежеванию. Они топтались, переминались с ноги на ногу, но к работе не приступали. Поглядывали друг на друга, медлили, но ножей никак не вытаскивали. Наконец я вызвался помочь, и никто не стал возражать. Если уж они считали, что я малоопытный охотник, которого надо отправить подальше от загона, чтобы чего не напортачил, то почему они решили, что я могу нормально разделать тушу? Вообще-то, это далеко не простое дело, без определенного опыта тут не обойтись. Надо понимать, откуда начинать и как действовать на каждом этапе. И самое главное, надо иметь соответствующее орудие труда.

   У меня в этот момент уже был отличный охотничий нож, подаренный самим Веселовым. К тому времени я уже разделал не одну тушу и потому хорошо понимал, что значит классное лезвие. Поначалу у меня был обычный заводской ножик, из магазина. Тогда, кстати, в отличие от нынешних времен, добыть приличное охотничье снаряжение, в том числе и нож, было нелегко. Всякая дрянь из плохого металла, конечно же, лежала на полках, но это было заведомо не то. Завзятые охотники заказывали ножи у мастеров, а те нередко использовали автомобильные рессоры или иные источники качественной стали.

   Дело в том, что сталь для охотничьего ножа должна быть первоклассной, гибкой и одновременно держащей заточку. Иначе нож в одно мгновение затупится, потеряет жало. Или обломится. Шкура у животного, в том числе у лося, да и у оленя, довольно жесткая. И мороз сказывается. Если же нож затупился, разделка туши превращается в одно сплошное мучение. Надо отделять шкуру от мяса. А нож перестает слушаться хозяина, упрямится, не желает резать как надо. Усилий приходится прикладывать много, и шкуру порежешь, и мясо все покромсаешь. А хорошим острым ножом делаешь небольшие движения, разрезая как бы по полукругу, и шкура сама отваливается от туши.

   Все это мне было хорошо понятно и известно на собственном опыте. И я очень даже оценил полученный от Анатолия Ивановича столь шикарный подарок. Первая же охота оправдала мои самые лучшие ожидания, тот ножик резал как бритва. Был при этом легче легкого, с широким полукруглым и одновременно тонким и гибким лезвием, на котором к тому же красовалась гравировка – голова оленя.

   Наконец лось был мной разделан. Обычно на этом этапе начинается дележка добычи. Я сталкивался, как правило, со следующей процедурой. Разрезанное мясо разделялось на равные порции по числу претендентов. Эти порции, или кучи, раскладывались тут же, на снегу. Один из охотников становился к ним спиной. Другой спрашивал его: «Кому?» При этом показывал на одну из куч. Первый охотник, понятное дело, не видел, о какой куче идет речь. И называл имя одного из охотников, какое первое пришло на ум. Соответственно, названный товарищ и становился обладателем этой мясной порции. Потом процедура продолжалась в том же порядке, пока не были названы все охотники и разобраны все кучи.

   Удивительно, но эти охотники не стали ничего делить. Просто мясо было разделено на кучи, разложено в большие пластиковые пакеты и роздано охотникам. Я не слишком внимательно следил, но похоже, мясо получили не все. То есть кое-кто пошел дальше налегке. Нам же с Володькой дали два самых больших пакета с мясом. И что это означало? Я не спрашивал, а никто нам и не разъяснял. Это наша доля? Очень хорошо, если так. Вот наконец уважили больших московских гостей! И учли их вклад в общее дело. Ведь я разделывал лося, то есть взял на себя большую сложную работу.

   Однако мой рюкзак оказался не то, чтобы тяжелым, а просто свинцовым. Володька свой напялил тоже с большим трудом. Мы встали на лыжи и просто зашатались под тяжестью лосиного мяса. Неужели нам выделили так много? Если все наше, значит, придется постараться и дотащить до дома, не жалуясь, что тяжело. А то еще отнимут, чего доброго.

   Тем временем, однако, с остатками нашего лося, точнее, с его шкурой и головой, происходили тоже достаточно своеобразные события. Обычно, в зависимости от обстоятельств, от вида лицензии, но шкуру либо сдавали, либо забирал один из охотников, как правило, тот, который завалил зверя. Голова животного, понятное дело, тоже была его. Кто чучело сделает, кто еще куда-то пристроит. Но голова – это законная добыча короля охоты.

   Однако нашу шкуру, да и голову, постигла иная судьба. Их положили на снег и стали активно забрасывать. Через некоторое время те скрылись в небольшом снежном сугробе. Еще несколько движений, и следы нашей деятельности вовсе оказались замаскированы. Один раз пройдет снег, и тут вообще ничего не будет видно. Но зачем все это? Неужели никому не нужна ни шкура, ни голова?

   Тут меня посетила очередная нехорошая мысль. Я очень даже знал, кто именно поступает так со шкурой и головой. Браконьеры, вот кто! Именно они прячут следы своего преступления. Но неужели наши товарищи по охоте – браконьеры? Может, потому-то они и не подходили сразу к убитому зверю, а какое-то время стояли подальше от него, опасаясь, что на выстрелы может явиться егерь? Я стал гнать эти мысли от себя всеми силами. Они – браконьеры, а мы, выходит, их подручные? Вот будет замечательно, если нас поймают, и в райком комсомола к Володьке, а также ко мне в министерство иностранных дел придет письмо, в котором будут излагаться наши подвиги. Увольнение в тот же день было просто гарантировано.

   Но не может быть, чтобы мы занимались незаконной охотой! Нет, просто наши хозяева часто заваливали лосей, ведь они же местные, тут лес совсем рядом, под боком. Вот им уже и не нужны никакие головы и шкуры. Куда их девать, складывать в кучу в сарай? А вес большой, таскать трудно. Я остановился на этом варианте и предпочел дальше не рассуждать на рискованную тему. А тем более кого-либо тут расспрашивать. Вопрос был слишком острый. А вдруг мы действительно сделали что-то не то? В таком случае и я, и Володька должны были на этом самом месте выкидывать мясо из своих сумок и немедленно говорить «гуд бай» нашим охотникам. А еще лучше – идти и писать заявление в милицию.

   Но вариант немедленного бегства выглядел совершенно диким. Это получался скандал, мягко сказать. А ведь мы были гости на местной охоте. Пригласили нас милиционеры, блюстители закона, заметим себе. А мы начинаем выкидывать коленца. Да и с какой стати? Ведь наш участковый ясно нам сказал, что лицензия имеется. А может, потому и нужен участковый в этой охоте, что она браконьерская? Так сказать, для отмазки? В общем, ни я, ни Володька, не промолвили на эту тему ни слова. Мы даже друг другу ничего не сказали. Хотя очень даже понимали суть ситуации, все-таки не первый раз на охоте.

   Из этого дальнейшего похода в памяти очень ясно отпечаталось следующее. Рюкзак был непомерно тяжел. Такие тяжелые рюкзаки я никогда не таскал. Даже не думал, что мясо может быть таким свинцово тяжким. На каком-то повороте я чуть оступился, покачнулся и рухнул боком в сугроб. Попробовал подняться, да куда там! Рюкзак как камень на шее намертво приковал к земле. Встать было абсолютно невозможно, как я ни старался и не изворачивался. Наконец, общими усилиями меня, с помощью нескольких человек подняли, и лишь после этого вся группа продолжила ползти дальше.

   В конце концов мы дошли почти до нашего поселка. Домов еще не было видно, но на снегу появились еще чьи-то следы. А потом мы и вовсе вышли на проселочную дорогу. Тут, однако, с нами приключилась следующая история. Лес еще не кончился, но довольно прилично поредел. И на дороге впереди показалось что-то похожее на перекресток. По нашей дороге, судя по всему, по крайней мере иногда, но все-таки ходили машины и она была чуть-чуть, но укатана. А по пересечению с этой дорогой машины не ходили, это, скорее, была широкая тропа, утоптанная пешеходами или лыжниками. Так вот, по этой тропе нам навстречу вышла довольно большая группа людей. Издалека было видно, что это тоже охотники. Их было больше, чем нас, раза в два. Уж и не знаю, на какую охоту они шли во второй половине дня. Но за плечами почти у всех висели ружья. Более того, часть людей была довольно прилично одета. У нас-то только человек в дубленке выглядел как надо. Да может быть, еще мы с Володькой были похожи, хоть отдаленно, на городских жителей. Остальные-то наши были сплошь в телогрейках и потертых холодных кожанах.

   Другое дело, те. Там многие выглядели, я бы сказал, даже по-пижонски. Хорошие кожаные и меховые куртки, несколько маскхалатов, белых, не затертых до грязных дыр. Нет, это были настоящие городские жители. «Маскировочные халаты есть, а добычи нет», – хмыкнул, однако, я себе под нос.

   Две группы столкнулись и остановились. Я думал, что сейчас наши поздороваются с ненашими и на том общение и закончится. Действительно, один человек из чужой группы, по виду скорее егерь, чем рядовой охотник, в теплой куртке с зеленой маскировочной раскраской и в меховой же фуражке с какой-то кокардой, начал что-то спрашивать. С нашей стороны в переговоры вступил тоже один охотник, но не Дубленка. Остальные стояли в сторонке и в беседу не вмешивались.

   А беседа, хотя я стоял и поодаль и не слышал всех слов, складывалась, судя по всему, не очень хорошо. Егерь что-то спрашивал с недовольным видом, не сильно настойчиво, но как бы с презрением. Наш что-то отвечал, но его слова воспринимались явно с недовольством. Речь шла о чем-то достаточно важном, раз чужой егерь держал всю свою группу и из наших никто к беседе не присоединялся, даже наш друг из милиции.