Припять

   Однажды мой друг, бывший одноклассник Борис Золотоверхий пригласил меня на охоту в Белоруссию. Я с радостью согласился. Моя жена Вера тоже вызвалась меня сопровождать. Мы еще мало к этому моменту прожили вместе, и ей было интересно посмотреть на меня в новой ситуации.

   Быстро собрались, подъехали на Белорусский вокзал и утром следующего дня были уже в Минске. Борис нас встретил на вокзале. На его машине мы доехали до Борькиной квартиры. Там довольно быстро окончательно собрались. И сразу же выехали на охоту.

   Вообще-то, я уже в Москве знал, куда именно мы едем. На Припять! То есть на ту самую реку, на которой находится аварийный ядерный реактор в Чернобыле. И именно в тот самый район в Белоруссии, который пострадал от радиоактивного загрязнения. Конечно, с момента аварии прошли уже годы. Считается, что за год тяжелые радиоактивные элементы погружаются в почву сантиметров на двадцать. То есть за четыре года большинство радионуклидов должны были быть на глубине одного метра. Но это в теории. На практике, конечно же, все происходило не так. Часть радиации попала в природный круговорот. То она находилась в листьях, то в тех насекомых или животных, которые съели эти листья. А потом могла попасть и на стол жителям пораженного района. Рыба могла съесть что-то со дна. А потом кто-то эту рыбу поймал и зажарил…

   Кроме того, в некоторых местах почва была не такая уж и мягкая. Если каменистая, то радионуклиды, понятное дело, уходили вглубь намного медленнее. А еще радиацией могли быть заражены такие предметы, которые никуда не девались со временем. Древесина, гравий, металлические изделия. Да мало ли что еще!

   Я сегодня с удивлением смотрю на того Володю Трофимова, который согласился на подобную поездку. Ведь ясно было, что это довольно опасное мероприятие. Но вот согласился. А почему? Во-первых, не мог отказать себе в удовольствии пообщаться со своим другом. Уж очень это было приятное общение. Во-вторых, нельзя сбрасывать со счетов то, что я по своей сути, может быть, немного авантюрист. Особенно в те, молодые годы. Кроме того, мне было просто любопытно. Что это за места такие? И насколько правда все то, что нам рассказывали про радиацию и саму аварию?

   В общем, было принято решение поехать. Единственно, я взял с собой хороший дозиметр. Решил им мерить все и вся. Чтобы сразу выявить источник радиации и избежать радиоактивного облучения. Звучит по-детски. Но приборчик надо было взять по-любому. Тут и спорить было не о чем.

   И вот мы уже сидим в Борькином автомобиле, «жигульке», называемом в простонародье «зубилом». И летим по шоссе в сторону Припяти и всей этой треклятой радиации. За окном мелькают осины да березы. А также хвойная растительность. Обычный для Белоруссии ландшафт. Что-то нас там впереди ждет?

   По дороге Борис произнес речь. Понятно, что Припять была в полной мере в зоне радиоактивного поражения. Но Борис уверил, что жизнь наша будет вне опасности. А ехали мы к каким-то чуть ли не родственникам Бориса. Не к родственникам, конечно. Но к очень близким и надежным знакомым. Настолько надежным, что те гарантировали полную безопасность на любых стадиях охоты.

 

   Вообще-то, вся эта речь была вполне излишней. Я и так был уже достаточно взрослым человеком. И с самого первого момента понимал, что такое Припять, и что такое зона радиоактивного заражения. Я ехал туда вполне осознанно. И рассчитывал, что буду вести себя там достаточно разумно. Настолько разумно, чтобы не поставить под угрозу свое здоровье. Хотя надо согласиться, что ссылки на уверения местных жителей добавили мне спокойствия. Конечно, люди в подобной ситуации склонны приукрашивать свое положение. Потому что иначе непонятно, зачем они там вообще живут. Но одновременно было также ясно, что не настолько там плохо, чтобы совсем уж шарахаться и бояться.

   Компания у нас на самом деле подобралась не такая уж и маленькая. Я и Вера. Сам Борис, а также его жена Лена. А еще их приятель Жорка. Он был сербом по национальности, но жил в Белоруссии. Худой такой, высокий. И довольно веселый. В чем-то, наверное, похожий на меня.

   Доехали мы довольно быстро. И первое, что сделали, – это вооружились моим дозиметром и пошли внимательно обследовать окрестности. Приехали мы в самую обычную белорусскую деревню. Но тут были уже не хаты, а все-таки дома. В том числе и каменные. То есть это был почти поселок. А значит, достаточно цивилизованное место и достаточно грамотные люди, а не просто деревенские «лапти».

   Поселили нас в одноэтажном каменном домике, не то чтобы в середине поселка. Но и не совсем на отшибе. А так, просто немного с краю. Хозяева были предельно радушны. Они были искренне рады нашему приезду. Мы почувствовали себя важными гостями из каких-то далеких и очень цивилизованных столиц. Однако хозяйство было довольно бедным. Можно сказать, почти обычная белорусская семья.

   Во дворе хозяйского дома дозиметр сразу показал около двадцати миллирентген в час. Это совсем не смертельный уровень, но фон все-таки слегка повышенный. Это значило только одно – в нашем дворе присутствовали радиоактивные изотопы. Пусть немного. Но присутствовали. В любом случае ничего хорошего в этом не было. От радиации можно ведь пострадать по-разному. Одно дело попасть под излучение внешнего источника. Неприятно, но далеко не всегда по-настоящему опасно. Совсем другое дело – вдохнуть или съесть с пищей микроскопический кусочек изотопа. Именно такие кусочки-песчинки в совокупности и создают повышенный фон на почве. Кусочек прилипнет где-нибудь к кишечнику, создаст там на небольшом участке очень высокий фон, и привет, пиши пропало.

   Помимо двора другие места у нас беспокойства не вызвали. Единственно, внутри печки был совсем высокий фон, почти сто миллирентген. Но туда ведь никто кроме нас, любопытных приезжих, не пытался залезть. А откуда он взялся, этот фон, было понятно. В печке жгут дрова. А дрова берут из леса. Лес же тот – зараженный. Может быть, в целом в нем не так уж и много радиоактивных источников. Но если сжечь много дров, что-то из радиации обязательно зацепится за печку. Вот потому-то и возник такой фон.

   Особо неприятный момент возник, однако, когда мы стали тыкать дозиметром вообще направо и налево и наконец наткнулись на местного жителя, очень симпатичного молодого парня. Я повел дозиметром вдоль него, наверное, пытаясь на всякий случай померить радиоактивность на одежде. Но дозиметр вдруг показал высокие цифры. Я вздрогнул, глянул на парня. Однако для него, похоже, это не было новостью. Что, носит радиоактивную одежду? Я включил режим измерения еще раз и наконец понял, в чем дело. У парня был высокий фон у щитовидной железы. Он сам об этом знал и как-то виновато улыбался, как будто доставил нам какое-то неудобство. Нам действительно стало неудобно. Мы тут балуемся со своим приборчиком, а перед нами стоит человек, который фактически обречен на гибель. Что случилось с ним, было тоже вполне понятно. Один из источников радиации – изотоп йода. И он имеет обыкновение застревать в щитовидной железе. В этой связи в случае попадания в зону поражения было необходимо глотать какие-то препараты, содержащие йод. Этот йод оседал в щитовидной железе. И занимал в ней место, которое мог бы занять уже радиоактивный йод. В результате тот не задерживался в организме и попросту выходил вон. Но в этом нашем случае парень в силу каких-то причин не съел вовремя нужный препарат (да откуда они, это препараты, в такой глубинке). И нахватался радиации в полной мере. Собственно говоря, мы не особенно в него и тыкали своим дозиметром. Тот показал излишний уровень уже на расстоянии почти в метр.

   На следующий же день мы отправились на охоту, за утками. Для начала за нами утром зашел местный егерь. Это был молодой парень, лет двадцати пяти, не более, худой, но не высокий. Одет он был предельно просто – штаны, которые когда-то были джинсами, да свитерок серо-зеленого цвета, как раз под болото. На ногах его были простые кроссовки. Я бы не сказал, что он был какого-то особо интеллектуального вида. Но в любом случае ум на его лице читался. Он предложил для начала просто побродить по окрестностям, где пруды и протоки перемежались с сухими местами. Мы согласились. Несомненно, в таких местах могли быть утки.

   Вера вызывалась сходить на эту охоту вместе с нами. Так сказать, своими глазами посмотреть, что это за штука такая – охота. Тем более охота на уток. Для этой цели она выпросила у Лены сапожки, белые такие, но уже не новые. Я же напялил болотные сапоги, высокие, во всю длину ноги. Были они немножко тяжеловаты, зато я рассчитывал получить больше свободы маневра на воде. При этом я с видом превосходства поглядывал на обувь нашего егеря. «Ну, – решил я, – вы, господа, видимо, планируете вообще ходить только по сухому. А я буду заходить в воду и в результате настреляю полную сумку дичи. Кто ленится и не хочет носить тяжелые болотные сапоги, тот окажется без добычи». Вот именно так я тогда и подумал, и никак иначе. Потом, однако, выяснилось, что кроссовки на ногах нашего егеря, а по совместительству гида, были одеты не совсем случайно.

   Сначала мы пошли влево, по дороге. Справа была какая-то канава, заполненная водой, а слева широкая, метров в триста шириной низина, заросшая невысокой осокой. Неожиданно сзади, тоже слева от нас выскочила стайка уток. Шли они параллельно нам, но далеко, метрах в ста, поэтому я даже не стал сдергивать ружье с плеча. Жора же решил иначе. Он снял свое ружье, стал прицеливаться, повел им. И вдруг выстрелил. К моему удивлению одна из уток перестала махать крыльями и по крутой траектории спикировала вниз. Через пару секунд она плюхнулась на лужок с осокой.

    

   Меня удивила вся эта стрельба. У Жорки патроны были заряжены мелкой дробью. Видимо он каким-то чудом попал утке в голову или шею. Именно так ведет себя утка, когда ей попадают в голову. Она перестает хлопать крыльями. Вообще перестает совершать какие-либо движения. И просто падает вниз.

   В любом случае трудно было рассчитывать найти добычу, упавшую так далеко. Тем более там кругом была осока. Хорошо еще, если утка действительно была бита насмерть. Она в таком случае хотя бы останется на месте своего падения. А если нет? Тогда она очухается и начнет либо убегать, либо просто прятаться. Пойди найди ее такую!

   Тем не менее Жорка полез ее искать. Проискал минут пятнадцать, ходил и туда, и сюда. Может быть, нам следовало ему помочь. Однако поначалу казалось, что он просто сходит и подберет ее. А потом мы уже просто утратили любые ориентиры, чтобы искать там, где надо. В конце концов Жорик вернулся не солоно хлебавши. Все равно он чувствовал себя как герой и навроде павлина прогуливался взад и вперед перед моей Верой.

   По поводу этой ситуации я смеялся уже только на следующий день. Когда мы обсуждали выстрел, кто-то заговорил о мелкой дроби. Тут моя Вера призналась, что она не знала, что по утке стреляют дробью. Она искренне полагала, что Жорка на таком расстоянии подстрелил утку пулей, как американский ковбой из кинофильма. Сказала она это столь наивно и растерянно, что мы хохотали просто до упада.

   Тогда же мы продолжили свой путь, пересекли протоку справа и углубились в бескрайние просторы небольших озер, соединенных то ли каналами, то ли ручьями. Прошли, наверное, не меньше километра. Никаких уток не было и в помине. Что было удивительно. В такой местности, по моим меркам, утки должны были сидеть на каждом метре. Удобнее условий не придумаешь. Кругом небольшие озерца, протоки, заводи, окруженные кустами и высокой осокой. Но уток почему-то не было.

   Наконец подошли к протоке, довольно неглубокой, судя по всему. Но тем не менее метров в пять шириной, никак не меньше. Наш егерь, что называется, ничтоже сумнящеся, прямо в своих кроссовках полез в воду. Ну, если надо ее пересечь, значит надо! Егерю виднее. Может быть, дальше будет больше дичи. И я без лишних вопросов направился прямо за ним. Однако в результате сразу же набрал полные сапоги. Протока оказалась не такой мелкой, как я поначалу счел. Я присел на другом берегу, разулся, вылил воду, выжал носки и вновь надел свои сапоги. Все меня подождали. В любом случае процедура заняла минут пять, не больше. Кроме меня никто никаких сапог не снимал и ничего не выжимал. По очень простой причине. Обувь других членов нашей команды была вообще не приспособлена для плавания по воде. У всех были ботинки. А у моей Веры, как я уже упоминал, сапожки, которые обычно носят в не слишком холодную погоду. Все просто набрали полные ботинки воды и дальше с такой обувью продолжили наш путь.

   Вся группа пошла дальше. Через некоторое время пришлось форсировать еще одну протоку. Там тоже было глубоко и вся процедура повторилась от начала до конца, включая выжимание носок. На третьем переходе через воду я наконец все понял. Похоже, таких проток впереди было несчетное количество. Егерь это знал и даже не пытался сохранить ноги сухими. Мои ноги теперь тоже были мокрые. Только в отличие от нашего егеря я на этих мокрых ногах был еще вынужден тащить тяжеленные сапоги с водой внутри. Правда, после очередного брода я наловчился и прыгая на одной ноге, так сгибал другую, что часть воды из сапога выливалась. Но не до конца. Все равно идти было довольно тяжело. На каждую ногу я заполучил по хорошему килограмму дополнительного веса. Это не считая веса самих резиновых сапог.

   Так мы брели, наверное, часа два. Уток по-прежнему не было. Наконец вдали взлетела стайка чирков. Они так завертелись между кустами, что стрелять было почти безнадежно. Тем не менее все стали бабахать. Все мимо, чирки благополучно улетели. Перед Верой хвалиться было нечем. А она и так стала поглядывать на нас со все большим сомнением. Во взгляде ее явно читалось: «И что же вы за такие знаменитые охотники, если до сих пор без добычи?» Возразить ей было совсем нечем.

   Наши хождения продолжались уже совсем долго. Уток не было напрочь, мы порядком устали и окончательно промокли. Надо было поворачивать назад. Так мы в конце концов и сделали. На подходе к машинам опять подняли стайку чирков и кто-то из нас одного подстрелил. Кто – убейте, не помню. Слишком, видимо, я подустал. Вера тоже выбилась из сил, но молчала. Наконец мы подошли к своим машинам. Я с облегчением снял свои треклятые сапоги. Вера стянула с ног то, что еще за несколько часов до этого было вполне приличными женскими сапожками. Лена вздохнула и тут же на месте их и выкинула. Первая часть охоты завершилась.

   Продолжение состоялось вечером. Мы успели отдохнуть и опять рвались в бой. Местные товарищи предложили поехать на место охоты за несколько километров. Из разговора я понял, что нам на этот раз предложат стрелять по уткам на перелете. Что ж, затея наших хозяев была понятна. Ходить мы уже вряд ли сможем, да и смеркалось. А вот пострелять на вечерней зорьке было вполне по силам.

   Мы заехали на какую-то длиннющую дамбу. Слева были видны озерца, утопавшие в осоке. Справа – сплошная вода. Она была полностью покрыта отдельными зелеными стеблями осоки. Видимо, глубина была везде по колено. Вскоре меня высадили и порекомендовали зайти в воду именно справа, подальше от берега.

   Наконец-то пригодились мои болотные сапоги! Я поднял их и смело двинулся по осоке. Действительно, глубина была по колено, дно не сильно вязкое. Я зашел в глубину пруда метров на триста от берега и остановился у какого-то куста. Место мне показалось вполне удобным для засидки. Снял с плеча ружье, зарядил, стал оглядываться, ожидая, что с минуты на минуту на меня налетит дичь. Время для этого было самое подходящее: солнце уже зашло за линию горизонта, кругом опустилась какая-то мгла, предметы у поверхности воды стали терять свои очертания.

   Время шло, но лета не было никакого. Изредка то справа, то слева, но неизменно далеко, слышались отдельные выстрелы, но сколько я ни вглядывался, ничего разглядеть не мог. Становилось совсем темно.

   Наконец я увидел стайку уток. Стрелять по ней было бессмысленно. Летели они на очень большой высоте, «с кислородом», как говорил в таких случаях мой отец, имея в виду, что летчики, когда летают на большой высоте, одевают кислородную маску. Потом появились еще стайки, но также очень далеко. По ним, однако, все равно кто-то стрелял.

   Темнота уже в полной мере опустилась на землю. У поверхности просто ничего не было видно. На лицо мне сел комар. Я его согнал, но вслед за ним появился еще один, потом еще и еще. С воды и травы поднялось просто облако комаров. Такого их количества я не видел никогда в своей жизни. «Сколько же надо крови, чтобы прокормить эту ненасытную тучу?» – эта мысль привязалась ко мне совершенно неотступно. Мало того, что комары норовили меня ужалить. Они не позволяли разглядеть уток, если бы те вдруг появились. Комар невелик, но когда он движется близко к лицу, да еще в темноте, но на фоне еще светлого неба, то в первое мгновение глаз воспринимает его как утку, летящую на каком-то расстоянии.

   Размахивая руками и отгоняя от себя комариную орду, я одновременно силился разглядеть и дичь, если таковая ко мне вдруг приблизилась бы. Но лета не было. Стало уже совсем темно и поверхность воды было совершенно невозможно разглядеть. Я был совсем измучен комарами, шея болела от непрерывного кручения головой, а в глазах плясали какие-то немыслимые чертики, похожие на комаров и уток одновременно.

   Неожиданно сзади на меня налетела пара уток. Шли они высоковато, метрах на пятидесяти, но зато прямо над головой. Как я только успел их вовремя разглядеть?! Я вскинул ружье, повел, выстрелил. Мимо. Еще выстрел и вдруг одна из уток, сложив крылья, полетела вниз. Попал! Я аж подскочил от радости.

   Но мало не прозевать летящую утку. Мало также ее подстрелить. Надо еще ее найти! Моя же красавица плюхнулась в воду метрах в ста от меня. К моменту удара я уже успел пробежать в направлении падения не меньше двадцати-тридцати метров. Бежать было трудно, от брызг я стал весь насквозь мокрый, зачерпнул сапогом, но все это было неважно. Надо было добежать до утки как можно скорее. Даже если она была бита насмерть, все равно потерять ее было в таких условиях проще простого.

   Наконец я замедлил свой дикий бег и стал оглядываться. У меня, кстати, был фонарик, выданный хозяевами, но он еле светил. Я оглянулся и не увидел никакой утки. Сделал несколько шагов вперед и еще раз огляделся. Вот она! Утка лежала впереди, еще в нескольких метрах, скрытая осокой. Я вцепился в нее так, как будто ее могли у меня отобрать.

   Сердце прыгало от радости, вода, комары и прочие невзгоды сразу стали мне нипочем. Есть добыча! Теперь не стыдно будет появиться перед своими. Все увидят, что я настоящий охотник. Подгоняемый этими радостными мыслями, я вернулся к своему кустику. Стало совсем темно. Но вот теперь утки появились! Свист от их крыльев ясно слышался то справа, то слева. Более того, несколько раз я явственно слышал, как они шлепались в воду и перелетали с места на место, хлопая по поверхности крыльями. Но видно ничего уже не было. Я просто разрядил ружье и повесил его на плечо. Охота на вечернем перелете закончилась.

   Стоять на номере пришлось, однако, еще довольно долго. Я уже начал сомневаться, не забыли ли про меня вовсе. Вот была бы потеха – провести ночь на берегу этой лужи в окружении комарья. Наконец ждать надоело, и я просто пошел в направлении дамбы. Видно ее не было, но я надеялся, что ориентируюсь хорошо и после всех своих пробежек-перебежек не окончательно запутался, где север, а где юг. А то была бы веселенькая история, если бы я куда-нибудь ушел в такую темень и потом всю ночь стоял бы по колено в воде, ожидая спасения. Вообще-то, по уму организаторы охоты должны были в этой ситуации идти по дамбе и подавать сигнал фонарем.

   Мой фонарь тем временем стал быстро садиться. Я же прошел, как казалось, уже намного больше трех сотен метров. Но мои инстинкты меня тем не менее не подвели. Вдали вдруг замаячили огоньки и даже послышалась речь. «Вдали» оказалось совсем близко, просто метрах в семидесяти. Настолько была обманчива вся окружающая обстановка, что даже такое короткое расстояние не позволяло разглядеть все должным образом.

   Наконец я выбрался на дамбу. Машины уже не было, она уехала, видимо, собирать других охотников. Тут же оказались другие стрелки, которых я раньше не видел. Однако это не помешало нам поговорить и об охоте, и об обстановке в целом. Я, однако, не решился заводить речь о радиации. Ведь это были, скорее всего, местные жители. Мои «радиационные» вопросы могли показаться некорректными. Они ведь, в отличие от меня, постоянно жили в окружении изотопов.

   Беседа беседой, но я при этом не показывал свою утку. Дело даже было не в том, что я не хотел хвалиться. Как раз наоборот, я хотел похвалиться по максимуму. Но если сразу станешь совать в нос свою добычу, всякий поймет, что для тебя это большое достижение. Именно поэтому я выжидал. Было ясно, что в конце концов кто-нибудь спросит про результаты охоты. И вот только тогда я как бы небрежно покажу свою птичку.

   Так оно и вышло. Подъехали мои, утка была должным образом продемонстрирована, и мы покатили назад, на свою базу. Там нас уже ждал хорошо накрытый стол. Опять водка, разносолы, рассказы про охоту вообще и про сегодняшние приключения в частности. Дали выступить и мне. Я рассказал о своей стрельбе и только тут почувствовал, что окончательно счастлив. Охота удалась даже только из-за одного добытого мной трофея. Вскоре мы нырнули в постели и забылись коротким, но крепким сном. Утром нам предстояло идти на новую охоту.

   С утра встали очень рано. В сущности, в эту ночь мы проспали всего три-четыре часа. Вышли на двор. Было зябко, даже просто холодно. Ведь был уже октябрь.

   Оказалось, что в этот раз мы поедем на лодке на саму Припять, охотиться в плавнях. Надо же, каждый день новый вид охоты! Вот это хозяева нам попались! Какие молодцы. Устроили такую охоту, что каждый раз мы попадали в новую обстановку. Все это мне нравилось все больше и больше.

   Местные хитрецы наловчились очень изящно выплывать к реке. Домик стоял на довольно большом расстоянии от нее. Но от дома к большой воде вился ручей. Местные жители не поленились и хорошо углубили его. В результате получился небольшой канал чуть ли не в километр длиной. Лодку можно было спокойно держать дома. Молодцы, одно слово.

   Мы забрались в «казанку», хозяин стал толкать ее шестом, и мы двинулись в сторону реки. Поначалу лодка часто цепляла за дно. Один раз даже пришлось из нее вылезать. Наконец дернули за шнур, мотор заревел и мы полетели. Должен сказать, что «казанка» шла по извилистой протоке, которая была не намного шире ее самой. Все время казалось, что сейчас мы на полном ходу вылетим на берег. Этого однако так и не произошло. Хозяева знали каждый изгиб своего ручья и каждый раз ловким маневром сворачивали куда надо. Все это напоминало спуск на горных лыжах в условиях плохой видимости. Резкие повороты направо и налево чередовались с калейдоскопической скоростью. Однако все в конце концов окончилось успешно, и наша «казанка» вырвалась на саму Припять. Я не исключаю, что, когда наши хозяева плавали тут без гостей, они проходили ручей не на такой бешеной скорости. А тут, похоже, решили показать столичным гостям настоящий класс. И показали, без сомнений. Одно это уже тянуло на хорошее приключение.

   Шикарная река эта Припять! Я в своей жизни видел разные реки, но эта была особой. Она довольно широкая, метров двести. Течение быстрое, даже стремительное. А берега песчаные, высокие. На них зелень, но немного. В отдельных местах встречаются густые заросли. Извилиста Припять до невозможности. Виляет и виляет, а песчаные косы тут же сменяются обрывистым берегом. Совсем неожиданно было увидеть на этой быстрой реке самоходную баржу. Я поначалу совершенно точно осознал, что вот сейчас эта баржа на полном ходу выскочит на берег. Этого однако не произошло. Баржа плыла по реке еще быстрее, чем течение, и очень ловко маневрировала. Пируэты тысячетонного гиганта выглядели совершенно сюрреалистичными. Тут я ощутил Припять во всем ее величии. Хотел бы я тут жить! Правда, тотчас на ум пришла и другая мысль: «Такие сказочные места, а их загадили радиацией!»

   Вскоре по реке нам навстречу прошел и корабль на подводных крыльях. Одно слово, оживленная судоходная магистраль. Рулевой на моторе направил нашу лодку против течения. Через какое-то время меня с Борисом высадили на правом берегу и сказали, что придут через несколько часов. Мы дождались, когда лодка отойдет, и зарядили свои ружья. Предполагалось, что мы будем тут стоять и ждать, когда на нас что-нибудь налетит.

   Стояние наше на берегу продолжалось довольно долго, но уток не было видно и в помине. Наконец эта история нам надоела. Решили пройти немного в сторону от реки. Вдруг утки сидят в каких-то лужах или просто в траве? Поднимем их на крыло и тут-то и ударим! Но уток не было видно и там. Мы с Борей расслабились, просто шли дальше и мирно между собой беседовали на какую-то отвлеченную тему. Справа от нас тянулась заросшая травой канава метров пятнадцать шириной. Вдруг на той стороне громко взлетела утка и, оглушительно хлопая крыльями, потянулась прямо над канавой вдоль кустов, вперед от нас. И я, и Борис вскинули свои ружья и выстрелили почти одновременно. Утка замертво упала на ту сторону канавы.

   

   Вообще-то мне показалось, что я выстрелил пораньше и попал. Но тут во мне стали играть всякие посторонние чувства: «Борис только что купил ружье, еще не успел стать настоящим охотником, эта утка будет ему приятна!» И я стал твердо настаивать, что это именно он попал. Сделал я это видимо довольно топорно – Борис чуть скривился, не желая получать подачки. Хотя какая подачка? Даже если я выстрелил на долю мгновения раньше, он тоже попал по этой утке. В общем, я продолжал настаивать, и Боря наконец сдался. Он разделся и поплыл через канаву. Через несколько минут он вернулся с уткой в руке. На спине у него однако расплылось огромное черное пятно, похожее на нефтяное. Он взялся его оттирать, а я почувствовал себя вдвойне неудобно. Мало того, что грубо всучил утку. Теперь еще получается, что я не захотел лезть в грязную воду. Впрочем, через несколько минут все забылось, а трофей был при нас. Все-таки мы настоящие охотники!

   Кстати, мы не преминули померить у этой утки уровень радиации. Когда я сюда ехал, то предполагал, что именно утки могут быть радиоактивными. А как же иначе? Они едят рыбу, которую смогли схватить. То есть полудохлая от облучения рыба – самая их добыча. Кроме того эти утки щиплют разную травку. А она тоже носитель радиации. Так что уток я мерил, что называется, дрожащей рукой. Но к моему удивлению дозиметр не показал никакого превышения уровней радиоактивности. Более того, у уток вообще почти не было радиоактивного фона. Что меня, с одной стороны, немало порадовало. А с другой стороны, я так и не понял, как такое получилось: все вокруг радиоактивное, а утки – первозданно чистые.

   Прицепив добычу, Борис и я пошли опять к реке. Моторки не было, мы разлеглись на берегу и стали любоваться окрестностями. Вокруг было просто прекрасно. Ясно светило солнце, по Припяти время от времени проходили разные суда. Спешить было решительно некуда.

   Наконец появилась и наша «казанка». Мы сели и отправились вниз по реке, не преминув при этом похвалиться добычей. Когда уже подъехали к нашей протоке, хозяин вдруг предложил заскочить на моторке в еще один небольшой заливчик. Борис отказался, он, кажется, уже наелся досыта этой охотой на сегодня. Да к тому же, видимо, не было у него в крови той сумасшедшей охотничьей заядлости, как у меня. Мы расстались – Боря пошел берегом к нашим, а мы вдвоем рванули на другую сторону.

   Зашли с ходу в заливчик, но там дичи не было. Моторка быстро летела вглубь и вошла в извилистую, достаточно глубокую протоку, скрытую издали от глаз. Хозяин предупредил, чтобы я был наготове, и на полной скорости мы полетели вглубь. Головоломный слалом продолжался довольно долго. Наконец мы выскочили на более или менее открытое пространство. Вдали, метрах в шестидесяти поднялась стайка чирков. Я приложился и ударил раз, другой, третий. Все мимо! Чирки полетели, я все давил на курок, но ружье не стреляло. «Что же ты?» - оглянулся хозяин. Я что-то буркнул, что было далековато. На самом деле меня подвело собственное жлобство. У меня помимо хороших импортных патронов в пластиковых гильзах было также много картонных, доставшихся мне «на халяву». Их же тоже надо было использовать! Однако эти патроны были стендовыми, снаряженными ослабленным зарядом пороха. В моем автомате их отдачи подчас не хватало, чтобы передернуть затвор. Именно это произошло и сейчас. Третьим в магазине лежал именно такой картонный патрон. Сам-то он выстрелил, но энергии отдачи на перезарядку не хватило. Я с отвращением вытащил из патронника стреляную картонную гильзу и кинул ее в воду. Учит нас жизнь, учит, что фраера губит жадность, а мы все никак не усвоим этот урок.

   Пока мы тут крутились, кувыркались да стреляли, мотор наш заглох. Хозяин начал его вертеть. Все без толку. Осмотр показал, что почему-то вдруг лопнул короткий шланг бензопровода. Начался ремонт. Я понимал, что без запчастей можно так ковыряться довольно долго, и все равно ничего не выйдет. А запасного шланга как раз и не было. Поэтому я взял шест, лежавший внутри, и стал им толкать лодку. Та неспешно двинулась назад по протоке.

   Толкая «казанку» шестом, я вдруг почувствовал особое удовольствие. Так водить лодку в свое время научил меня еще отец. Мы вдвоем с ним плавали на плоскодонке. Он стоял на носу с ружьем, а я потихоньку толкал нашу посудину с помощью длиннющего шеста. Это довольно непростое дело. Шестом надо упереться в дно водоема почти вертикально, а потом толкать его назад постепенно и как бы уводя под дно лодки. Только тогда она будет идти прямо.

   Именно так я и стал толкать нашу «казанку». Поначалу она норовила развернуться и зацепить носом берег. Тогда я стал толкать помедленнее, и поаккуратнее. Хотелось показать хозяину, что я тоже не лыком шит. Он однако не обращал на меня внимания и довольно озлобленно возился со своей поломкой. Несколько раз он пытался завести мотор, но безуспешно.

   Так это плавание продолжалось часа два. Расстояние, которое мы пролетели на моторе в одно мгновение, оказалось очень длинны